Экипаж выравнивает ход, как только гравий меняется на мощеную улицу Лондона. Сиэль недоволен. Сиэль нетерпелив. Тревога распирает его изнутри, гонит вперед как вышколенную гончую, найти след и загнать зверя, поймать.
Он крутит на пальце массивный перстень, поворот, второй, третий, про себя повторяя мантру, не она не она не она. Ошибка.

Себастьян напротив, как всегда отвратительно спокоен. Со своей издевательски учтивой улыбкой на этом лице, живое напоминание о том, как должен вести себя истинный граф Фантомхайв. Сиэль думает, что будет после, попадают ли люди продавшие душу в ад, а если и попадают, будет ли он столь же жесток, как его дворецкий.

(Сиэль совсем не ожидает от него снисхождения, и уж тем более утешения. Жалость удел слабых или малых детей. Сиэль никогда не был слабым)

В городе смердит. Смердит людьми, смердит их прегрешениями, как любят объявлять на пышных собраниях цвет лондонской аристократии. Сиэлю смешно. Город смердит нечистотами и разложением. А грех пахнет сладкой выпечкой и крепким чаем.

— Милорд

С неба накрапывает. Мелкие капли стекают по щекам, мертвое тело оплакивает несправедливость. Где-то, в глубине души, он понимает ее боль, обесчещенная, изуродованная, брошенная на потеху глупым зевакам. Когда-то живое создание обращенное в объект изучения.
Он смотрит на ее лицо так долго, не от того, что вывернутое на обозрение мясо пугает его

(Иногда, в особенно темные ночи, он все еще чувствует горячую кровь на своих рука, он все еще видит стеклянный взор собственных глаз)

Он смотрит на ее лицо так долго, потому что дальше – не улики, там его приговор. Ошибся. Поддался. Убил. Двенадцатая жертва, падшая женщина поплатившаяся перед кем?

— Её парфюм. Должно быть, из бутика мадам Соти.

Вонь гнили перебивает запах утренней выпечки, обволакивая его нерушимым коконом напоминанием. Грех – это слабость, а она так и тянет окунуться в себя, завернуться как в мягкое одеяло, склониться и сдаться. Сиэль поднимает взгляд, алые глаза напротив смеются, издеваются. Сиэль смаргивает наваждение, отвечает на мягкую улыбку демона нахальной усмешкой.

Ничто не удерживает его на плаву так же удачно, как ненависть к собственному положению.

– Откуда бы у продажной женщины духи из…

Откуда бы у девушки из бедного района духи. Конец трости, подцепив разорванный лиф, тянет ткань одежд вверх, открывая вид на молочного цвета ткань. Откуда бы, у девушки ходивший по этим улицам деньги на дорогостоящий корсет? Проверить его догадку с прочим нательным бельем возможности нет, панталоны все пропитаны кровью и изорваны, но истерзанное верхнее платье больше не кажется ему грязной тряпкой. Сиэль высматривает и аккуратные кружева у тонких запястий, и камею, которую залила кровь из перерезанного горла.

– Быть может, у нее был богатый любовник?

Быть может ее имени не было в списке Мадам Рэд?

(Чего ты хочешь больше? Убедиться, что не ошибся. Или может отмыть память о любимой тетушки, от всей той крови, которую она пролила.)

И можешь ли ты ее винить.

– Зарисуй.

Ждать, пока инспектор проявит фото, времени у него нет. Сиэль не хочет задерживаться здесь больше положенного. Ну и потом, отдавать дворецкому абсурдные приказания. Должна же быть в его жизни какая-то радость? Сиэль даже не оборачивается, чтобы убедиться что его приказ будет выполнен.

(Он будет. Дьявольски хороший дворецкий)

Не оборачивается, потому что тот любопытный ребенок из прошлого насмотрелся уже достаточно. Когда Сиэль подходит к экипажу, Себастьян уже здесь.

Всегда рядом. За левым плечом. А за правым – пустота.

– Проверим, твой отменный нюх, Себастьян?