Еще совсем недавно он, казалось, смог ухватиться за нормальную жизнь. Потеряв силу шинигами, наслаждался буднями обычного школьника, без бесконечных сражений с пустыми. Но после встречи с Подчинителями, вернулся в строй. И с каких пор визиты в Сейрейтей стали для Ичиго обыденностью? Несмотря на то, что он был временно исполняющим обязательства, все же место Куросаки в мире живых. Но некоторые тренировки обязывали его время от времени являться в Сообщество Душ. Не так давно возвратившиеся силы требовали закалки и без наблюдения или помощи провернуть все это было невозможно. Поэтому некоторое время ему пришлось провести в Академии. Почти год без боевой практики дал о себе знать. Какими бы сильными ни были гены, длительный перерыв накладывал отпечаток. Победа над Куго могла показаться легкой только из-за того, что до этого Ичиго сражался с более могущественными противниками, однако, если бы силы Подчинителя оказались хотя бы в половину того же Гриммджоу, однозначно предугадать исход битвы было бы проблематично. Избегая возможных рисков, стоило сделать один шаг назад, чтобы после компенсировать его двумя вперед.

Переводя дух, Куросаки наблюдал за тренировкой будущих шинигами, а после, словно являясь частью учащегося потока, вставал на ноги и повторял за ними. Выполняя один и тот же удар по сотне раз, пальцы более уверенно цепляются за рукоять меча, а руки не дрожат. Мышечная память работала исправно, нужно было лишь преодолеть любые сомнения и перейти к действиям. Только после дружеского поединка с Ренджи Ичиго мог убедиться в том, что пора возвращаться домой. За несколько недель, проведенных в Сейрейтей, обострилось чувство тоски по родным стенам, семье и друзьям. Для них пройдет лишь пара часов, для них Куросаки привычно задержится допоздна.

Толком ни с кем не попрощавшись, Ичиго в одиночку достиг единственного возможного для него выхода из Общества Душ. Постоянный Сенкаймон возвышался огромными воротами на вершине башни. В сравнении с ними его силуэт кажется совсем уж мелочным. Гигантизм строений в этом месте заставлял задуматься о вечном: он лишь песчинка в пустыне мира. Куросаки ступает в, залитую ярким светом, белизну прохода. В следующее мгновение тело окутывает холодная темнота. Эти, наполненные корю живые стены, напоминали о пройденным пути, множествах событий, и двух тысячах часов, проведенных здесь в тренировках. Проход жадно схлопывался сразу после каждого шага Ичиго. Стараясь не задерживаться, он даже не оглядывается по сторонам, не проверяет нет ли за спиной котоцу. Однако, это было и не обязательно, так как золотой глаз, являющийся единственной выделяющейся деталью на теле ловчего тарана, сверкал впереди.

Оставалось только развернуться на сто восемьдесят и бежать в противоположную от котоцу сторону. Действуя рефлекторно, Куросаки осознавал ошибку и, замешкавшись, был готов встретиться лицом с корю. Сколько раз его предупреждали об опасностях дангая, но Ичиго относится к предостережениям с беспечностью. Возобновившаяся вера в свои силы притупляла чувство осторожности. Однако, стены расходились в сторону на его глазах, образуя безопасный рукав, в первую очередь освобождая путь тарану. Вновь срываясь с места, Куросаки оставалось лишь быстрее добраться до заветного выхода в мир живых. На этот раз он бежал значительно дольше, чем обычно, с каждым новым преодолимым метром подмечая, как необычно быстро устает. В спешке Ичиго даже и не задался вопросом зависит ли его направление движения от того, в какую сторону течет время за пределами дангая. Он лишь прибавляет шаг, когда видит где-то далеко в глубине призывное свечение портала. Еще рывок и он окажется дома.

Сверкнув вспышкой на ночном полотне, Куросаки с высоты птичьего полета понял, что и в этот раз удача на его стороне. Он оказался в небе над Каракурой. Дело оставалось за малым: удачно приземлиться и добраться до своей постели. Первое ему далось без особых усилий, хотя, сил оставалось не так уж и много, а вот до дома предстояло еще добраться. Мысли о предстоящем отдыхе способствовали открытию второго дыхания. Фонари освещали хорошо знакомую улицу, но глаз то и дело цепляется за необычные детали. Совсем недавно, один из соседей собирался ремонтировать свой, увядший от времени, дом и, похоже, закончил столь трудоемкую работу быстрее, чем можно было себе вообразить даже при самых удачных раскладах. Ичиго остановился и присмотрелся. Чужое жилище выглядело прямо как в его детстве, даже знакомый термометр в виде яркого цыпленка на окне второго этажа оказался на месте. Похоже, пришлось перерыть немало вещей, чтобы найти такой раритет.

Одним прыжком Куросаки оказывается у окна в свою комнату. Он уже готов был обнаружить Кона в своей постели, которого он оставил дабы тот приглядывал за сестрами в его отсутствие, но замер даже не касаясь стекла. Комната перед ним оказалась совершенно пустой. Никаких привычных элементов мебели, даже зеленых штор. Лишь голый пол и стены. «Что за...?» — короткий вопрос возникает в голове в первую очередь. Спрыгивая вниз к главному входу, Ичиго чуть покачивается. Ноги постепенно ослабевают, как и все остальное тело. Мощный временной поток, через который пришлось пройти, накладывал отпечаток. В момент он замирает на месте. Сквозь щели, не до конца опущенных жалюзей, Куросаки замечает её...

— Мама? — Непроизвольно вырывается будто из самой глубины души, но шепотом. Веки становятся слишком тяжелыми, а сил, чтобы сопротивляться тяжести во всем теле, совсем не осталось. Так и не дотянувшись до дверной ручки, совсем позабыв о том, что он мог бы спокойно пройти преграду насквозь, Ичиго падает на землю. Все отчетливые линии размываются, превращаясь в кашу, когда Куросаки теряет сознание.

Крик матери слышится в отдалении, словно в конце длинного и темного коридора. Эхом бьется о стены разрозненного сознания. Однако, мысленно двигаясь за ним, стараясь уцепится как за руку Масаки в детстве, Ичиго приходит в себя. Тело все еще тяжелое, в том числе веки, которые он мог разомкнуть всего на, как ему казалось, пару миллиметров. Все, по краям поля зрения, охватывала темная бесформенность. Даже элементарная попытка принять сидячее положение заканчивается неудачей. Помимо ограниченных возможностей духовного тела, Куросаки чувствует и некое воздействие на себя, но пока не считает важным разбираться хоть в чем-то. Первым делом, взгляд цепляется за силуэт отца, который по какой-то причине находился в одной с сыном плоскости — лежал на земле в схожем состоянии или даже хуже. Осознание ситуации заставляло сопротивляющийся мозг работать. Преодолев себя, Ичиго получается сдвинуть тело на пару жалких сантиметров над землей, прежде чем яркий источник света прямо у его лица не заставляет левый глаз зажмуриться, а голову резко повернуть в сторону.

Ему знаком этот свет, но в отличие от стрелы Исиды, она не излучает мертвецкий холод, а опасная острота не пугает. Это только потому что за ореолом голубоватого света — её лицо. Непривычно напряженное, губы плотно сжаты. Куросаки замирает, уже широко раскрыв глаза от удивления и не скрываемого шока. Мысли переплетаются, возвращают его в тот вечер, в ушах зашумел дождь. Наверняка, лицо было точно таким же тогда. Удильщик видел тоже самое выражение. И только в этот момент на несколько секунд по его спине мурашками дал о себе знать ужас. Теперь, ему оставалось только открыть рот и сказать хоть что-то. Однако, как только губы разомкнулись он понял, что нужно что-то кроме правды.

Нельзя быть до конца уверенным в том, что это не очередная игра с разумом. Может, все это часть исхищренного испытания и пока его сознание забралось так далеко, сам он лежал где-то на танто в одном из тренировочных залов в Обществе душ. Однако, одно Ичиго знал точно — не он сейчас задавал правила игры. Твердые намерения Масаки, сконцентрированные на самом конце духовной стрелы, говорил сами за себя и Куросаки был уверен: рука матери не дрогнет в случае угрозы близким. В отражении её глаз сейчас он видел себя чужаком, а не тем мальчишкой, эгоистично желающим заполучить все внимание родителя. Волнение дрожит внутри, но Ичиго и без того молчал слишком долго. Только Масаки была способна столь милосердно ждать хоть какого-то ответа на свой немой вопрос.

— Я не намерен причинять вред, — сразу же обозначает Куросаки, стараясь звучать как можно спокойнее, — лишь проверял район на наличие пустых, — взгляд снова устремляется на отца, который, судя по всему, в ближайшее время не собирался приходить в сознание, — а с ним все в порядке? — Искреннюю обеспокоенность не скрыть за холодным тембром и Масаки, словно перенимая эту эмоцию, заметно напрягается. Её мысли явно мечутся между тем чтобы выстрелить незнакомцу прямо в лоб, и тем, чтобы убедится в более-менее сносном состоянии Исшина. Масаки ещё несколько секунд неотрывно смотрит прямо в глаза Ичиго и, кажется, находит именно в них нужный ответ, а не в ранее сказанных словах. Свечение рассеивается, а сама девушка присаживается на корточки перед отцом, что-то бегло прощупывая на руке и шее под подбородком. Куросаки, тем временем, не без труда поднимается на ноги, в конце концов все же опираясь на стену плечом.

Масаки пыхтела над супругом. Закинув одну из его рук себе на плечо, хрупкой женщине удалось поднять тело, которое весило в два раза больше неё и даже сделала несколько шагов по направлению ко входу. Ичиго лишь придержал для её край двери ногой, а от Исшина требовалось только спокойно волочить ноги по земле и не сопротивляться. Но следовать за семьей юноша не спешил. Просто стоял и наблюдал со стороны, словно находился в одном из своих бредовых снов. Может, это он и был?

— Так и собираешься стоять там? — Квинси бросает омраченный взгляд на чужака, от которого Ичиго тут же дернулся на месте, выпрямив спину и отпрянув от стены. Она была явно недовольна тем, что столько тяжелую ношу пришлось волочить до небольшого диванчика для посетителей и Куросаки даже почувствовал укол вины в этот момент, но во-первых, был не до конца уверен в том, что ему стоит приближаться, а во-вторых, помощник из него в нынешнем состоянии так себе.

Заветный шаг внутрь их фамильной клиники дался легче, чем ему могло показаться. Оказавшись в хорошо знакомых, но при этом, в какой-то степени, чужих стенах, Ичиго подмечает как мало вещей изменится здесь впоследствии. Все обретет разве что более изношенный вид. Как минимум, свежеуложенный блестящий паркет на кухне изотрется неустанными ногами будущих детей. А так, даже шторы останутся на своих местах. Синим грузом повиснув на тонких гардинах. Даже если это была иллюзия или чьи-то умело расставленные декорации, при возможности, хотелось задержаться здесь подольше. Куросаки был увлечен наблюдением за действиями матери: она вполне удачно с первого раза приземлила Исшина со своего плеча на диван; но пропустить довольно звучный грохот наверху он не смог, ровно как и Масаки, что тут же вскочила с края мебели, на которую присела всего пару секунд назад с целью перевести дух.

Показав рукой жест, призывающий девушку оставаться на месте, Ичиго начал медленно подниматься по лестнице. Присутствия никакого пустого он не ощущал, но богатый опыт напоминал о том, что некоторые из этих тварей все же способны достаточно удачно маскироваться. Шаг за шагом, Куросаки бесшумно поднимался к спальням. Судя по всему, источник грохота находился именно в его комнате, поэтому одну руку заведя за плечо, Ичиго пальцами касается забинтованной рукояти Зангецу, а второй поворачивает ручку, сначала совсем немного приоткрывая дверь.

Куросаки хмурится, подмечая уж слишком знакомую обувь и поэтому, в следующее мгновение, рывком открывает дверь. Лицо переменилось и теперь стало выражать искреннее удивление. На полу, ровно в том месте, где в его временной линии находилась кровать, лежала физическая оболочка в той несуразной позе, в которой, похоже, уснул Кон. Однако, никаких признаков модифицированной души не оказалось. Наверняка, сейчас он, где-то в настоящем, одинокой пилюлей затерялся в одеяле. Тело без проблем приняло душу и от этого, наверное, должно было полегчать, но Ичиго все еще ощущал некую тяжесть. Та, сконцентрировавшись в груди, усиливала тревогу. Лестница, еще ни в одном месте не прохудившаяся, позволяет Куросаки бесшумно спуститься обратно, но он замер на последней ступени, так, чтобы его не было видно и прислушался к разговору родителей. Ичиго не знал, ни что происходит, ни что ему следует делать в следующий момент. Стоит попрощаться и уйти? Он вообще не должен был быть здесь. И если уж и стоило вынести какой-то урок из, довольно известной, классики кинематографа с Майклом Джей Фоксом то это: не стоит вносить какие-то ни было правки в прошлое, даже если на первый взгляд они могут показаться малозначительными.