он проходит эту стадию отрицания, принятия, он проходит столько стадий, что сложно представить, сосчитать, в учебниках по психологии о стольких не пишут — хаято проходит их все, кроме той, которая созвучна с признанием. хаято вежливо конкретизирует ее, как того нестоящую и ненужную. не то что бы из считающих иначе складывалась очередь, но тех, кто смог бы его переубедить просто не существует. ну и к черту.
обычно это не так мешает жить, как можно подумать, как все рекомендации держаться подальше от объекта воздыхания, вот это все.
обычно тсуна не подкрадывается вот так.
ну, блять?
хаято
[indent] умирает
шумно сглатывает. зажмуривает глаза.
| тсуна иронично не знает насколько он точно попал в цель. насколько он угадал, насколько — секунда — и он мертв. именно столько и нужно. хаято пытается отвлечься, хаято пытается сделать ситуацию забавной хотя бы в голове: пистолеты, это ведь фишка занзаса, а ощущается, как выстрел.
воздуха не хватает.
для смеха не хватает силы воли. | |
дыши, напоминает себе. дыши, господи боже (милостивая мадонна) — выдерживать лицо, это тот минимум, который ты должен вам обоим.
разум, надломленный восьмичасовым совещанием, необходимостью говорить, убеждать, не отключаться; все еще оценивающий риски, просчитывающий расчеты, под аккомпанемент недосыпа не помнит не понимает, чего ты от него хочешь. хаято почти смешно. правда. правда, в этом внутреннем смехе больше истерики, чем веселья. но чем богаты. хаято очень в тему думает, что узнай тсуна, чем он занимался прошлой ночью, он бы его сейчас убил. впрочем, хаято допускает, что тот знает. сколько раз тот заставлял его пойти спать.
дыхание выравнивается, все остальное, в целом, тоже. ситуацию портит головная боль.
хочется сказать, подвинь, пожалуйста, руки чуть выше, сожми у виска (или ниже — и сразу на шею, то есть, конечно, нет). голова тяжелая, болит. голова проходит или, по крайней мере, держится, делает экстренно судорожно вид, что живет и в порядке в чрезвычайной ситуации.
гокудера догадывается, что это пиздеж, учитывая, как его ведет и соображать получается, как если бы он опустил голову в аквариум и пытался разглядеть что-то, открыв глаза.
но в любом случае. сейчас, всегда, без исключений:
— да?
по правде будет: хаято умеет жить со своими чувствами, он отлично справляется; успешно перекинул в другую форму — врет он себе, но это ложь во благо, он к ней примеряется, он с ней сживается, ему с ней комфортно. вот теперь, это не ложь. это его проблемы, не чьи-то еще, точно, не савады. возможно, самую малость, ямамото: хаято делает вид, что не знает, что он знает, что тот знает. они отлично играют в полутона. иногда хаято срывается со своей идеальной стратегии, а потом они красиво продолжают делают вид, что никаких чувств и ни к кому: это все ради искусства, такеши ли ему ебать мозги, а.
будто это кто-либо еще, будь это не тсуна, хаято бы плевался, почти наверняка, считал бы, что не ему разбираться с чувствами, давно бы прошелся (вранье, наверняка, но) по итальянским пылким стереотипам, признался бы и жил с последствиями. наверное, сто раз бы уже переболел.
но, Madonna, это —
(легко и сложно в одном утверждении)
это не кто-то.
говорят любовь живет три года — это все ложь, может быть где-то еще да, но ни капли неприменимо к его действительности. единственное, что можно сказать — за столько лет, что они знакомы его любовь менялась десятки сотни раз.
но никогда не исчезала.
тсунаеши не спешит продолжать, не спешит убирать руки с глаз, и соврать будет сказать, что его хоть чем-то происходящее не устраивает. но это не столько о нем, это — да кому он врет — это всегда о тсуне, что бы не было. гокудера переступает где-то через себя, хотя уже нормально, справились, пережили приступ, теперь будет нормально, ничего нового.
хаято касается чужих рук, сдвигая осторожно и мягко, но сдвигает ниже, сдвигает немного от себя.
разворачивается, или пытается развернуться, хоть немного, спрашивает немного устало, но участливо, внимательно (весь мир к твоим ногам, и как к боссу, и как просто тебе)
— тсуна?
