гостевая правила занятые роли нужные

reflective

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » reflective » фандом » it's between you and me


it's between you and me

Сообщений 1 страница 10 из 10

1

it's between you and me [после фестиваля Иродори]
placebo — post blue

[indent]Место: поместье Камисато
[indent]Участники: thoma & kamisato ayato

https://i.imgur.com/jwmy8tx.jpg
язык любви очень разный
причём тут зефир?
для одного — важный символ;
для другого — просто сладость

+2

2

Фестиваль закончился.
Тома выдохнул, наблюдая за тем, как собираются продавцы, как складывают вещи уставшие, но довольные гости. Он проводил художника до корабля и пожелал ему самой прекрасной и легкой дороги до дома. Он улыбался и помогал всем, кому мог — сложить красочные стенды, отнести какие-то вещи на хранение, подсказать дорогу. И только сейчас, выдохнув, осознал, что очень устал на самом деле. Но в отличие от тех, кто сейчас расходился по домам, наслаждаясь сладким послевкусием веселья, у Томы было еще много дел.

В поместье Камисато он вернулся за полночь. Тишина и приятная темнота расползлась по углам коридоров, где шел управляющий наперевес с небольшим свертком. Его он нес с особенной осторожностью, следя, чтобы содержимое не повредилось от начавшегося на улице дождя. Капли барабанили по крыше, монотонно и умиротворяюще, напоминая о том, что совсем скоро даже неутомимый и везде так необходимый Тома сможет опустить буйную голову на подушку и провалиться в сон.

На самом деле, лечь спать он мог прямо сейчас — никаких прямых обязанностей, продиктованных приказами, у него не оставалось. Было только желание — проверить и позаботиться о том, чтобы у юного господина все было в порядке. Тем более, что проходя мимо его кабинета он увидел тоненькую полоску света, которая могла свидетельствовать только об одном — комиссар тоже до сих пор не спит. Вот у кого работы было куда больше! Потому-то Тома и решил сначала заглянуть к Аято, а потом уже отправиться отдыхать.

— Господин? — он даже не стучит по двери, а проводит по ней пальцем, стараясь не потревожить сон обитателей поместья. Но из кабинета не доносится ни звука, и Тома какое-то время мнется на пороге, не зная и не понимая — можно ли ему войти? Потом все же решает, что войдет и плевать, какую картину он застанет внутри. Если бы Аято не хотел, чтобы его тревожили, он бы по меньшей мере закрыл дверь.

Кожей все еще ощущается приятная шероховатость рисовой бумаги, которой украшена дверь в кабинет, когда Тома заходит внутрь. И картина, которая открывается ему, совсем не кажется необычной. Письменный стол комиссара, как и всегда, похож на поле битвы с самим собой — много документов, какие-то книги, в хаотичном порядке разложенные вещицы. И казалось бы — найти здесь что-то не представляется реалистичным, но Тома знает — здесь все имеет свое место.
Сам Аято же дремлет, положив голову на руки в той самой усталой позе, когда при одном взгляде на человека понятно, насколько же он вымотан. Тома заставал юного господина в таком виде всего несколько раз в жизни, и к счастью, никогда не будил его, и эта тайна какого-то неподобающего поведения оставалась всегда между ними. Или, если уж быть совсем точным, только Тома знал, что видел Аято в таком виде.

Управляющий качает головой — ему чертовски жаль, что он не может взвалить на себя еще обязанностей, чтобы комиссар мог хотя бы отправляться спать не глубокой ночью. Но Тома и так делает много — он прекрасно это знает, и знает, что если бы он мог быть чем-то полезен Аято, последний бы давно об этом ему сказал.

Порыв ветра распахивает и так приоткрытое окно настежь, и в комнату врывается ночной холодный воздух, смешанный с влажностью прошедшего дождя. Тома быстрым и почти бесшумным движением закрывает непослушные створки и оглядывается в кабинете. Здесь теперь довольно прохладно, а на комиссаре из одежды только лишь домашнее кимоно, рано или поздно в котором станет некомфортно.

На одной из полок лежит теплый плед, который Тома использует — набрасывает на плечи уставшему господину, и... позволяет себе нечто непозволительное. Он чуть-чуть, едва касается обнаженной полоски кожи, которая видна из-за воротника кимоно. Кожа все такая же бархатная, нежная и прохладная, как и тогда. Тому бросает в жар от осознания того, что он только что натворил, и что вообще вспомнил. Но вместо того, чтобы остановиться, он проводит пальцем еще раз — как будто запоминая и словно бы немного осмелев, но все же задерживая дыхание. В этот момент ему показалось, что воздух в комнате аж дрожит, а у самого Томы пульс бьется где-тов висках, в горле и везде сразу — как будто спрашивая, что он такое творит?!
Но прежде чем он отдернул руку, Аято странно пошевелился — как будто бы просыпаясь, и теперь Тому интересовал всего один вопрос — не он ли был причиной, нарушившей сон комиссара.

— Господин Аято? Я только что вернулся с фестиваля — он прошел великолепно. Все, с кем удалось пообщаться, были довольны и высоко оценили работу комиссии, — он нарочно не говорит про то, что застал господина спящим почти на столе, как и о том, что несколько секунд назад бесстыдно елозил пальцем по его обнаженной шее.

+2

3

Самая важная работа Аято – она не на виду, она делается так, чтобы никто не замечал присутвия, не ощущал тонких ниточек, за которые глава клана Камисато дергает, чтобы заставить людей поступать так или иначе. Но во благо Инадзумы, которое пока что очень удачно и удобно связано с благополучием всего клана. И только улыбающийся лисьей улыбкой мужчина знает о том, что его лояльность Сёгун отнюдь не абсолютна. Но об этом сообщать не собирается никому, потому что это уже его личное дело. Вот только для того, чтобы дергать за нити, нужно вначале их будто паутиной по всем островам разбросать. Отсюда и тесное сотрудничество с Сиюмацу-бан, ведь у людей всегда есть секреты, и лучшим рычагом давления на них есть и будет информация. Правда, на управление этой сетью тратится очень много сил, заменить в этом никто не смог бы молодого господина, а Аяку впутывать в такие дела не хочется совершено. Его младшая сестра действует не из тени, и это положение дел устраивает более чем. Брат уж подготовит почву так, чтобы те ростки, что посеет девушка, укоренились, а после этого дали свои плоды.

Больше всего, конечно же, сил тратится во время проведения мероприятий и фестивалей. В особенности сейчас, когда в Инадзуму пожаловали гости из других регионов, пусть некоторые из них, если не все, были приглашены собственноручно Аято. Кто-то напрямую, кто-то намеками, но устроенный спектакль понравиться должен был всем, да и в такой манере открыть глаза на некоторые события прошлого было очень полезно. Некоторые вещи не стоит говорить открыто, особенно, если ты находишься в регионе электро-архонта, где люди столетиями умело строили свою речь и поведение так, чтобы выжить. Чтобы сохранить честь и достоинство своей семьи. Чтобы… не попасть под горячую руку Сёгун? Мог ли хоть кто-то из знатных кланов Инадзумы похвастаться авбсолютно незапятнанной репутацией? Нет. Но Камисато изо всех сил старался очистить свою, ведь слишком много глаз смотрят на него с сестрой, жаждущих отобрать у них имя, добрую славу, влияние и разумеется накопленные за столько поколений артефакты вместе с прочими важными документами. Вот только организацию фестиваля поручили комиссии Ясиро, насчет которой Камисато мог с гордостью сказать, что та не была запятнана связями с фатуи, как остальные.

Фестиваль завершился, гости постепенно разъезжаются, но работы у Аято пока не уменьшается, поэтому как обычно он занимается с бумагами и поручениями до поздней ночи. Как только проваливается в сон, не успевает понять. Но разве у пробудившегося человека можно узнать, в какой момент он заснул, и где был тот плавный переход между явью и грезами? Так и мужчина перед тем, как теплое прикосновение мягко вытянуло его из фантазий разума, первые несколько секунд не мог понять, это всё часть сна или происходит на самом деле? Он засыпал за столом в одном домашнем кимоно, но просыпается с пледом, накинутым на плечи, легкой болью в мышцах от неудобной позы вместе со сладкой негой от событий, что привиделись ему в сновидении.
Именно поэтому, сам того не отслеживая, господин Камисато совершенно бесстыдным образом тянется к источнику тепла, ловит пальцами руку Томы и практически подносит к губам, намереваясь покрыть поцелуями ладонь, как собирался во сне. Но замирает, зажмуриваясь от попытки разума достучаться до него, несколько раз моргает, разглядывая пальцы управляющего поместьем в своих собственных (и как послушно стоит, не дергается), нехотя прерывает момент их близости и разворачивается к парню лицом, машинально потирая ладонью шею сзади, где кожа была обнажена и хранила смутное ощущение тепла.
- Спасибо, Тома. Я знал, что могу на тебя рассчитывать… - голос Аято чуть более низкий и хриплый после сна, чем обычно, а движения медлительны и размеренны. Только прищур всё так же хитер. – Ты сам успел повеселиться на фестивале? Купил что-нибудь? Я так и не добрался, к сожалению, слишком много других дел. Но я рад, что всем понравилась организация. В этом есть и твоя заслуга, так что я готов наградить тебя.

Плед соскальзывает с плеч, но Камисато игнорирует этот факт, поднимаясь из-за стола и окидывая взглядом тот творческий хаос, что творится на поверхности. Но так он привык работать, что поделать.

- Что бы ты хотел получить? – Аято морщится немного, позволяя Томе увидеть его неудобство, и продолжает: - Расскажешь мне, пока поможешь разогнать кровь по плечам? Кажется, я долго работал в не очень удобной позе. А твои горячие ладони творят чудеса обычно с моими уставшими мышцами.

+2

4

После того раза Тома не раз ловил себя на мысли о том, что в его отношениях с комиссаром что-то изменилось. Возможно, легкая степень неуверенности в своих действиях и странное напряжение были только с его стороны? Или же господин Аято умело скрывал свои настоящие чувства [впрочем как и всегда]
На Тому давило ощущение, что он барахтается в воде на одном месте, не очень понимая, куда нужно плыть. Хоть он и провел в Инадзуме очень много времени и научился также как и местные жители прятать свою правду за красивыми словами, иногда он не понимал в упор — что ему пытаются донести? Так ли он расценил эти действия? Или нашел там тот подтекст, которого и не было вовсе?

Но сложно, чертовски сложно оказалось не отдернуть руку, которую так крепко держал Аято. Пальцы юного господина были приятно прохладными, а вот его горячее дыхание, почти ощутимое прикосновением губ к коже.. Тома прикрыл глаза и сосредоточенно задумался о чем-то отвлеченным. О бездомных собаках у большого дерева, о бесконечной глади моря на пляже, о кусачих крабах. О чем угодно, лишь бы не думать об этих губах и этом чуть хриплом голосе, который возвращает его в реальность похлеще любой пощечины.

— О, на фестивале было очень весело и шумно, у меня выдалось немного свободного времени, — конечно, у него выдалось ничтожное количество времени, почти постоянно Тома бегал от одного торговца к другому, помогал туристам и пытался уладить любые конфликты и недоразумения на корню — там, где это было возможно. Поэтому посмотреть на фестиваль он смог только под вечер, и то — очень бегло.
— Жаль, что у Вас не получилось посетить фестиваль, но я кое-что купил, что возможно даст Вам возможность немного прочувствовать атмосферу.
Как и обычно — Тома купил что-то для Аято, потому что для себя ему не нужно было ровным счетом ничего. И хотя он знал, что комиссар может позволить себе практически любой каприз и любую вещь — хоть с другого конца Тейвата, ему хотелось верить, что то, что он принес с собой в свертке, придется Аято по душе. Или, вернее сказать, по вкусу.

— О, мне не нужна никакая награда, — кроме, пожалуй, Вас самих, комиссар, но вряд ли Тома когда-нибудь наберется смелости сказать это вслух — хоть иногда и очень хочется. Попробовать вызвать удивление на лице господина или эта выходка вызовет скорее гнев? Тома был не в настроении рисковать сегодня, но решил приберечь эту возможность на потом.
— Конечно, — и снова эти усталые мышцы; в прошлый раз фигурировал уставший ум и желание чем-то занять руки? Тома невольно усмехнулся собственным мыслям — нет уж, в этот раз все должно быть прилично, иначе он сам начнет напоминать себе подростка, неспособного справиться со своими чувствами и низменными желаниями. Ему ведь не 15 лет в конце концов!

Поэтому он осторожно поправляет домашнее кимоно на плечах Аято, стараясь не касаться обнаженной кожи и начинает разминать тому плечи. Мышцы после сна в неудобной позе действительно очень напряжены, и Тома чувствует это буквально под пальцами. Он разминает, немного надавливая в отдельных местах, и погружаясь в собственные мысли.
— Моей лучшей наградой будет выходной. Для Вас. Чтобы Вы могли немного отдохнуть, а я могу помочь Вам в какой-нибудь день расчистить расписание.

+2

5

Иногда Тома на самом деле напоминает милого послушного пёсика. Бегает по делам, машет хвостом, и даже своему хозяину не забывает принести в подарок сладкую косточку. Собаки нравятся Аято больше кошек – те слишком самостоятельны, и дохлых голубей на своей подушке видеть было бы неприятно. Особенно, если это почтовые голуби, с которыми ты передавал свои послания. У господина Камисато много пташек в Сиюмацу-бан, поэтому никакие кошки ему нужны не были. А вот псы, которые знают, где у них место…
- Оу~ как мило, что ты подумал обо мне и купил что-то, - Аято жмурится с улыбкой на губах, когда Тома поправляет на нём одежду, и замирает, ощущая желание заурчать как тот самый кот от теплых ладоней, что ложатся на плечи и начинают их разминать, - мне кажется, что за всё это время ты очень хорошо стал разбираться в том, чего я хочу, что мне нравится. Поэтому я не сомневаюсь, ох… - Камисато не сдерживает тихого стона, когда пальцы прорабатывают особенно напряженную мышцу, чувствуя как от легкой боли и одновременного удовольствия тепло разливается по всему торсу и опускается по позвоночнику вниз, - что мне понравится купленное тобой.

Аято шумно вздыхает, чувствуя как буквально плавится под умелыми руками. Хорошая была идея попросить Тому помассировать его плечи, его верный слуга знал куда надавить, а где нежно погладить. Интересно, это только с массажем так? Камисато хитро улыбается, вспоминая события того вечера, когда их отношения впервые перешли за тонкую грань господина\подчиненного. Тогда Тома был умопомрачительно, безумно хорош в роли связанного и послушно принимающего всё, что бы ему не захотели дать. И от одного лишь воспоминания об этом мужчина чувствует, как заворачивается узлом возбуждение внизу живота. Нужно успокоиться и дышать ровно, ведь легкое кимоно скоро не сможет скрыть того, как его обладатель фантазирует в своих мыслях, представляя эти руки не на плечах…

Рядом с Томой очень хочется отпустить себя, не думать о правилах приличия, но всё ещё немного страшно, что могут не так понять… Что осудят, разочаруются в нём. Аято не хотелось бы видеть, как его слуга отводит взгляд или делает что-то не по своему желанию, а чтобы не разгневать господина.
- Если мой выходной будет тобой организован так же, как фестиваль или этот волшебный массаж, то я подумаю над этим. – Аято мурлычет это, запрокинув голову назад, чтобы встретиться взглядом с Томой, чувствует себя так, будто в облаках летает. И в голове так пусто-пусто, обычно полной разных мыслей. Наверное, поэтому он всё же решается поймать руку мужчины за запястье и поднести к губам, оставляя в центре ладони поцелуй, не выпуская и не давая отстраниться. – Я хочу получить твой подарок прежде, чем ты перейдешь к массажу спины, и мне придётся принять горизонтальное положение. Потому что ещё немного таких движений, и мне будет очень… очень тяжело сидеть, Тома.

Аято смотрит на него достаточно долго, чтобы поймать хоть какой-то огонёк догадки в глазах Томы. Привыкший постоянно плести сети интриг, сейчас он не знает, как лучше намекнуть, чтобы не быть отвергнутым. Но ведь в прошлый раз им обоим понравилось? Почему бы не продолжить с того, на чём они остановились, но зайти ещё дальше?

+2

6

Аято в его руках... плавится. Ну или Тома просто хочет так думать, когда смотрит на комиссара, и на то, как тот довольно жмурится. На людях глава клана Камисато совсем не такой — на людях он сдержанный, собранный и максимально серьезный. Отстраненный. Здесь же он выглядит почти уязвимым, и это возбуждает. Не в том смысле, от которого кружится голова и штаны становятся самую малость тесными, нет. Это будит какие-то странные чувства где-то в груди, и Тома пока не знает, он еще не придумал, как на это реагировать. Поэтому он просто разминает уставшие плечи, стараясь сосредоточиться на одном занятии. Впрочем, Аято не был бы Аято, если бы создал ему проблем.

О, этот вздох! Почти полустон, сорвавшийся с губ мужчины. Тома сдерживается, чтобы не вздрогнуть, но он чувствует — стон вызван наслаждением, а не болью, поэтому он продолжает. И все еще усердно гонит от себя мысли о том, как еще может стонать Аято и в каких еще обстоятельствах Тома бы с удовольствием это услышал. О, архонты, в воздухе сегодня вечером определенно витает какое-то странное настроение!
А когда Аято притягивает его руку к себе и целует, в голове взрывается яркими красками фейерверк эмоций.

Тома прожил бок о бок со своим господином достаточно, чтобы понимать, что к чему. Чтобы уметь различать оттенки его настроения и играть в его изощренные игры. Но все происходящее сейчас между ними совсем не похоже на обыденность. Они оба словно ходят по тонкому льду, и Тома не знает — может ли он сделать следующий шаг или от него ждут чего-то другого. Чего ждет от него Аято? Это, наверное, самая большая загадка, и ох, если бы можно было найти ответ в этих невыносимых глазах, пристально на него смотрящих!
— Я очень надеюсь, что Вам понравится, — ему действительно важно понять, что он не ошибся ни с чем. Ни со вкусом, ни с текстурой. Возможно, если выдастся немного свободного времени, парень бы с удовольствием попробовал бы повторить рецепт этого зефира — торговец оказался настолько мил, что объяснил ему основы.

— Я обязательно организую Ваш выходной самым лучшим образом, — говорит он и чуть приподнимается, чтобы поднять сверток, который лежит на столе, — Все зависит от того, чем Вы хотите заняться, поэтому если Вы расскажете мне о том, что бы Вам пришлось по душе, я сделаю все, чтобы исполнить все Ваши желания. Или же Вы можете положиться на меня и предоставить мне возможность Вас удивить.
Это ли не игра слов? Ну же, разреши мне, черт возьми. Разреши мне впиться в твои губы, запустить пальцы в твои волосы. Разреши содрать с тебя это кимоно и покрыть поцелуями каждый миллиметр твоей фарфоровой кожи. Просто разреши мне, Аято.
— Вот. Это Вам, мой господин, — он неловко улыбается, протягивая Аято сверток и позволяет себе немного больше. Передает сверток осторожно, но в последний момент — казалось бы! — едва заметно касается своими обжигающе горячими пальцами прохладных рук комиссара. И смотрит уже после чуть лукаво, как будто проверяя — удалась ли шутка?

+2

7

То, как Тома изо всех сил отчаянно соблюдает приличия, даже когда его руки касаются губы Аято в совсем не невинном поцелуе, по-своему интригующе и возбуждающе. От этого в груди сворачивается темное желание немного поиздеваться над мужчиной, подергать за ниточки, чтобы увидеть вновь ту вспыльчивую красоту, которая поразила его до глубины души в тот раз.

Но оказывается, Тома сам умудряется сделать что-то, что удивляет Аято. И речь даже не о предложении лично организовать ему выходной. Камисато прекрасно знает, что если за дело возьмётся его прекрасный управляющий, то отдых будет безусловно идеально подобранным под каждое из небольших желаний и капризов. Точно так же, как руки Томы знают, где напряжены мышцы плеч его господина, мысли слуги всегда следуют за тем, чтобы расслабить и через физическое его дух. Разжечь ли благовония, приготовить изысканный ужин, накрыть пледом озябшие плечи заснувшего за работой. В заботе было что-то сексуальное, но не откровенно пошлое, наоборот. Что-то светлее, невиннее, но от того беспощадно бьющее прямо в сердце. Не увернуться, не выставить перед собой водяную копию себя в качестве защиты.

Не хочется защищаться.

Но именно эта забота со стороны Томы и останавливает Аято от того, чтобы поступать слишком уж эгоистично. Взять то, что он хочет, он мог бы и в ту ночь, раздосадованный неудавшейся вылазкой, смелый и безрассудный от количества алкоголя. Заставить себя захотеть. Воспользоваться тем, что слуга держит язык за зубами и оказаться верхом на его члене. Камисато до сих пор немного жалеет, что тогда не решился.

– Я хочу, чтобы ты удивил меня. Это скучно - если я расскажу тебе детально, что я хочу и как. Будет похоже на хорошо организованную пьесу.

Аято будто намекает на то, что хочет настоящего. Хочет того, что на самом деле в голове у Томы. Ох, они опять кружат вокруг друг друга, только теперь Камисато ощущает слишком_непозволительно_долгое прикосновение горячих пальцев к своим. От разницы температур по его коже пробегают мурашки, опускаются совсем в низ живота, не способствуя тому, чтобы возбуждение спадало. Эти сильные руки и этот жар - сначала расплавит, а потом заставит испариться от слишком горячих фантазий.

Говорят же, больше всего хочется то, что прямо перед твоими глазами, но ты не можешь забрать. Не можешь?

– Это… зефир? - удивление Аято сквозит и в тоне его голоса, и в приподнятых бровях, и во взгляде, который он кидает на передавшего подарок Тому, - … какой любопытный выбор подарка. Наверное, ты ждёшь ответ?

Знает ли Тома, что именно символизирует подаренный зефир? В Инадзуме много символизма, потому что люди здесь не привыкли выражать свои мысли и чувства открыто. И зефир хоть и был всего лишь маркетинговым ходом одного торговца, который хотел сбыть большую партию, всё же был тем, что дарили мужчины своим женщинам на Белый день. Своим возлюбленным. Подхватив кусочек зефира, он зажимает его между губ, но не стремится сразу съесть, лишь проверяет сладость кончиком языка.

Аято мягко поднимается, поворачивается к Томе и кладет ладони ему на плечи, заглядывает в глаза, не отводит взгляд. Тихо выдыхает и сразу же тянется к нему, касается его губ кусочком зефира, лёгкими прикосновениями подталкивает на то, чтобы приоткрыться. А когда добивается этого, скользит между ними, утягивая в более глубокий поцелуй.

– Любопытно, что твоё отношение ко мне, как к возлюбленной женщине, Тома… - Аято щурится как лис, забравшийся к курицам, облизывает губы, когда вдоволь нацеловался, - но мне нравится оно в этом ключе. Теперь мне ещё любопытнее, что ты бы устроил мне в мой выходной. Но пока помимо моих плеч другие мышцы на теле требуют расслабления. Будешь так любезен?

Совсем не страшно, что через тонкую ткань домашнего кимоно плотно прижавшегося бедром к Томе чувствуется возбуждение Аято. Этот чертов зефир, кажется, сбил его с толку сильнее, чем несколько бутылок сакэ. И пьянит… и волнует.
Камисато намекает на спину и поясницу, но его слова могут и не так понять. Или же решат уточнить? Любой вариант звучит сладко, как вкус зефира на губах.

+2

8

Только сейчас Тома понимает, почему продавец так настойчиво уговаривал его, так хитро улыбался. Он должен был догадаться, что в очередной раз какая-то простая на первый взгляд вещь оказалась каким-то символом! В Инадзуме с этим у него вечно возникали проблемы - многие эмоции здесь прятали, но придавали символизма обычным вещам. Вот и сейчас, когда Аято так хищно улыбается, Тома осознает - он опять провалился. И хорошо, что хотя бы не оскорбил комиссара своим подарком - он ведь от чистого сердца хотел порадовать того, угостить вкусным лакомством. Кто же знал, что тут замешана влюбленность? Хотя, если посмотреть на ситуацию с другой стороны, именно так все и обстояло, просто Тома запретил самому себе даже думать о таких чувствах к главе клана. Они казались ему неуместными и больше всего он боялся испортить ту крепкую дружбу и уважение, которое росло между ними все эти годы. Сколько историй дружбы заканчивались из-за таких влюбленностей? Ох, Тома прекрасно знал о них, и совсем не горел желанием стать еще одной цифрой в этой печальной статистике. Поэтому он и избегал острых углов настолько, насколько мог; вернее, думал, что избегает - сегодня вот, например, этот зефир буквально все с ног на голову перевернул. И неясно, сделал он только хуже или лучше в конечном итоге, потому что по Аято никогда не понятно, что у него на самом деле в голове, шутит от или на полном серьезе расценил этот подарок именно так, как если бы его подарил кто-то из Инадзумы, знакомый с традициями и символизмом. В любом случае, злополучную сладость он принял, и Тома подумал, что даже если это и поставило комиссара в какое-то неловкое положение, он хотя бы съест что-то вкусное. Ничего ведь страшного не произошло?

Поцелуй длится как будто самую настоящую вечность. Тома чувствует, как перестает хватать воздуха, как на губах одновременно сладко и горячо, и Аято так близко, так невыносимо близко, что в груди щемит очень странное чувство. Под его пальцами тело комиссара плавится как мягкий воск от горящей свечи; Тома закрывает глаза и позволяет себе прочувствовать каждую грань этого ощущения, напитаться им досыта, уловить каждую нотку чарующего запаха от волос, запомнить вкус сладковатых губ, перепачканных зефиром. Если бы он мог, он бы пальцами впился в тонкое домашнее кимоно, прошелся бы по точеной спине, запутался бы пальцами в воздушных волосах. Но Тома все еще не решается, ему кажется, что ему не дали достаточно полномочий сделать что-то самому. Поэтому он опять чувствует себя так, будто идет по тонкому льду, грозящему в одно мгновение растрескаться, лопнуть и утянуть незадачливого парня прямо в водоворот под ним.

Тома загадочно улыбается, когда снова может дышать после поцелуя. Горло все равно сдавливает какое-то странное, ранее не посещавшее его волнение; он только что решил никак не отвечать на слова про возлюбленную. Во-первых, ему не хочется признавать свое незнание очередной традиции Инадзумы. А во-вторых, если он признается в незнании... сможет ли он когда-нибудь признаться в том, что пусть и по незнанию, но признался в самых сокровенных своих чувствах? Пусть все остается так, как есть; символизм на то и символизм, верно?
- Надеюсь, смогу еще не раз Вас удивить и сюрприз будет исключительно приятным, - Тома заглядывает в глаза Аято, пытаясь отыскать там отголоски чувств. Эмоций, может быть? Ему всегда легко было понимать господина, когда дело касалось тривиальных дел, но в вопросах чувств и прочих интимных вещей... Ох, здесь Тома чувствовал себя бессильным! Потому что одно диктовала ему бедовая голова, а другое он пытался сдержать за четкими рамками этикета, изученного за время жизни здесь.

Он многому научился, пока жил в Инадзуме. В частности, многое же он перенял от Аято - наблюдая за тем, как тот плетет свои интриги, прячет чувства и эмоции, как умело дергает за ниточки. И как бы не хотелось пойти по пути наименьшего сопротивления, Тома все еще чувствовал некоторую необходимость что ли вести себя достойно. Не оскорбить своего господина никаким действием или жестом. Впрочем, что он мог сделать, чтобы оскорбить Аято? Зефир он уже ему подарил, куда хлеще?
- Господин Аято, - Тома начал говорить медленно; ему самому казалось, что слова текли с губ тягучей карамелью, пока он осторожно высвободился из рук комиссара, а затем чуть толкнул его назад, чтобы тот опустился бедрами на стол. И проводя пальцами сначала по плечам, затем по талии и опуская руку к бедрам, словно бы не замечая очевидного, он поднял глаза на господина, - Вам придется быть чуть конкретнее. Какие мышцы Вы хотите расслабить сегодня? Покажите мне? Вас беспокоит боль, напряжение или какие-то еще симптомы? Я бы очень хотел Вам помочь, но не могу этого сделать, пока Вы не объясните мне, от чего именно Вы испытываете дискомфорт.
Он чуть улыбнулся - одними уголками губ. Шалость удалась?

+1

9

Невозможно в ситуации Аято не быть тем, кто умеет читать других людей. По привычке он продолжает это делать и с теми, кто ему близок, с Томой и с Аякой. Даже находясь в подобной интригующей ситуации, когда дыхание ещё не выровнялось после поцелуя, он не может не оценивать то, что бы сделал дальше мужчина напротив. Насколько хватит терпения Томе, насколько нужно надавить без боязни быть опозоренным, понятым не так? Ох, быть охваченным тем пламенем, что разгорелось в зрачках его не такого уж и покорного слуги, Камисато точно не боялся нисколько. Он ж а ж д а л оказаться в его горячих руках, потому что воспоминания о том разе, когда их тела почти сплелись воедино, грели прохладными инадзумскими ночами.
Теперь же зефир точно не будет вызывать ни одной приличной ассоциации, особенно когда Аято вдруг получает свою порцию поддразнивания. Как неожиданно… дразнят его или пытаются избежать того, чего не хотят? Но в прошлый раз желание явно преобладало над разумом. Воспоминания о белесых потеках спермы между ними до сих пор свежи в памяти, и это точно не помогает успокоиться.

– Тома.. - выдыхает мужчина, когда его аккуратно, но настойчиво подталкивают к столу, усаживая бёдрами на поверхность. Бумаги на нём совершенно не мешают? Или они уже обречены в глазах их обоих?
А потом Тома устраивает такое интригующее томящее прикосновение, что перетекает от талии к бедрам, что только выдержка Аято мешает ему застонать прямо здесь и сейчас в разочаровании, когда его возбуждение оказывается как будто незамеченным, хотя топорчащаяся в районе паха ткань нижнего кимоно ни о чем другом не могла намекать.

Намеки… вот оно что. Аято смотрит на Тому, сощурив глаза, когда за секунды догадывается о его плане. Иназумцы не привыкли говорить прямо, но этот мерзавец вынуждает Камисато сделать именно это: сказать четко, что именно тот хочет. Готов ли Тома услышать правду о том, как и в каких позах его хочет господин? Или увидеть, какие мышцы хочется, чтобы расслабили?

– Хорошо~

Аято тянет согласие сладкой карамелью между ними, проводит пальцами по щеке Томы, намекая, чтобы тот опустил глаза вниз. Ловит его руку своей и возвращает выше с бедра, только помогает забраться под шёлковую ткань нижнего кимоно.
– Вот здесь очень болезненные ощущения от напряжения мышц, - почти шепчет он, направляя ладонь мужчины по своему возбужденному члену до самой влажной головки. Но не даёт возможности задержаться, тут же стягивает вниз, подталкивая скользнуть между бедер к ягодицам.
– А здесь мне нужно, чтобы ты расслабил мне мышцы. Чтобы не было сильных болезненных ощущений.

Язык скользит по губам, а дыхание становится частым и прерывистым. Аято доходит до максимального уровня откровения, если учесть то, что не знает до конца, как Тома относится к его желаниям. Это одновременно интригует его и самую малость пугает, ведь их отношения близки к идеальным. Портить такое - было бы расточительством, которое Камисато не может себе позволить. Но рядом с Томой он немного теряет способность здраво оценивать ситуацию. Не тогда, когда он практически обнажен, а горячие пальцы скользят по телу, разгоняя мурашки под кожей.

– Я же видел, как ты хотел в тот вечер. Всё ещё хочешь? - лисьей улыбкой одаряет Тому, наклонив голову набок и в качестве подарка тянет рукой за своё колено, чтобы облегчить мужчине просмотр того, что Аято решился показать. Картины прошлого раза вновь появляются перед глазами, только теперь нет веревок, чтобы сдержать пылкого мондштадтца. Насколько его выдержки хватит? Когда говорят, что можно.

+1

10

Еще до приезда в Инадзуму у Томы было немало талантов. Он достойно владел основами обращения с копьем, умел наладить общение с любым человеком, но в делах любовных искушен не был от слова совсем. Его влюбленности пришлись на юношеский период в Мондштадте, но он ни разу никому так и не признался в своих чувствах. Что уж там, он считал их неуместными - точно также, как и сейчас с Аято.
Иногда, в те моменты, когда ему становилось невыносимо находиться здесь, в чужой стране, где каждый видел в нем в первую очередь что-то инородное, Тома возвращался мыслями к своей первой встрече с господином. К тому опасному блеску глаз в вечерней дымке. К тому моменту, когда он и сам понял - за этим человеком он готов идти до победного конца; и если понадобится, еще и поможет этой победы добиться. Он ведь уже тогда влюбился. Любовью не пошло-извращенной, а светлой и наивной. Той самой, ради которой бросаешься в самое пекло и себя не щадишь. Но Тома запрещал себе даже думать о том, чтобы как-то демонстрировать эту привязанность и горячечную влюбленность. Похоронил её глубоко внутри, заставив себя превратить её в привязанность, а оттуда путь до верности оказался еще ближе.
Но теперь все как будто поменялось в один миг. Или оно изменилось еще в ту ночь?
Ни в одной книге про этикет в Инадзуме не было сказано ничего про подобные отношения. Там не говорилось даже про отношения между мужчиной и женщиной, что уж там говорить про двух мужчин и тем более - слугу и его господина. Ох, как отчаянно иногда Тома желал, чтобы кто-то написал максимально подробную инструкцию к таким вещам, но как и про большинство вещей - узнавать приходилось наугад. Благо, в этой ситуации у него был прекрасный проводник, грозящий утянуть его на дно самого настоящего разврата. И Тома балансировал изо всех сил.
Перед глазами, кажется, уже все потемнело от подступающего возбуждения, а внизу живота скрутился тугой узел. Как, ну вот как можно поступать так неприкрыто и откровенно, но прятать постыдные вещи за невинными словами? Тома вконец запутался, чувствуя, как алеют его щеки, а кожа буквально горит. Он прикасается к Аято еще раз - несмело, словно пробуя на вкус, но самыми лишь кончиками пальцев. Этим будто бы пытается купить себе пару мгновений для раздумий. Чего именно хочет от него комиссар? И, главный вопрос, какая роль ему нравится больше?
Тома думает чертовски мало - явно нужно думать больше и обстоятельнее. Он попросту опускается на колени, не отпуская член Аято из пальцев ни на секунду. А потом касается его еще несколько раз, прежде чем обхватить губами головку и скользнуть вверх-вниз, покрывая тонкую кожу обильной слюной. В тишине комнаты этот звук оказывается катастрофически пошлым, граничащим с чем-то, что не принадлежит рабочему кабинету комиссара.
Он не отвечает ничего на вопрос, впервые так показательно игнорируя обращение к нему. К тому же, рот Томы слишком занят, а как любой воспитанный человек, с набитым ртом он говорить не станет. Верно же?

+1


Вы здесь » reflective » фандом » it's between you and me


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно