девица вскакивает, загораживая собой дверь. мерцание единственной не потухшей еще свечи предоставляет удовлетворительную возможность рассмотреть её вытянувшееся побелевшее лицо. от любопытства голова непроизвольно клонится к плечу, а тело замирает на месте.

витающий в воздухе страх приятно прокатывается по плечам и спине.
на злость в чужом взгляде губы растягиваются в оскале.
так даже лучше: от визжащих на предупреждение овец никакого азарта; куда веселее натыкаться на то, с чем можно наиграться, прежде чем сломать.

можно осмелиться предположить, что этой хватит дольше многих.

бледные губы очаровательно подрагивают, пока она пытается что-то сказать: почти незаметно, если особо не всматриваться. издаваемый набор слогов отзывается чем-то чужеродным внутри — за дверью отдельно слышатся еще шаги и голоса. мышцы сковывает на мгновение, будто кто-то извне стягивает кулак; тяжелый шелест за спиной обретает раздраженную частоту.
в момент, когда крыло сносит что-то большое на пол, воздух резко разряжается.

запах озона оседает вместе с пылью. боль от удара в стену трансформируется в яростный рык; мир вокруг плавится пополам: зов тянет со спины вопреки желанию прыгнуть на медленно приближающийся силуэт. на кожаных отростках болтаются куски ткани — следом взгляд цепляется за осколки, торчащие из предплечья между черными витками.
голод отзывается на запах крови и разве что не клацает зубами.

отгрызть ей все конечности всегда успеется.

там определенно ждет кто-то, кто даст намного больше.
быстрый рывок вперед, лишь бы достать: когти распарывают смуглую кожу, а сдавленный вскрик едва не вынуждает пересмотреть все приортитеты — и все-таки вместо звука переломанных костей следом в ушах раздается звон стекла.

с высоты тридцати футов местность проглядывается как на ладони. название местности обретает в голове невнятные очертания — как и все то, что когда-то несло какой-то смысл; разложение от маячащего впереди серого пятна ощущается даже на таком расстоянии.

вернуться обратно еще успеется.
как минимум, чтобы выследить строптивую дрянь по крови, оставшейся на руке.

во всей массе ощущений удается быстро потеряться. дурман свободы и жажда двигаться дальше заполоняет почти все свободное пространство, и где-то там возникает чужородное, тревожное и лишнее, не дающее никаких идей, как это можно убрать раз и навсегда. проблески образов вспыхивают секундными вспышками, заставляя замереть в воздухе.

остается только цепляться за уверенность, что там все объяснят: не будет никакой необходимости самостоятельно принимать решения и сталкиваться лбами с теми, кого предпочительнее было бы сожрать. запах чужой крови все еще занимает свое место.
когда голос её обладательницы раздается совсем рядом, прежние задачи временно откладываются на небольшой отрезок времени.
лошадиное ржание заставляет голодно оскалиться в ответ.

в лунном свете возникает больше возможности рассмотреть темноволосую ведьму, которая явно намерена продолжить их очаровательное знакомство. еще мгновение тратится на оценку ситуации, прежде чем взмах крыльев позволяет уйти стремительно вниз; представление звука, с которым плоть отрывается от костей, отзывается зудом в клыках — однако предвкушение только таковым и остается.

удар воздуха прижимает к земле, а воздуха перестает хватать.
боль за грудью сопровождается яростным рыком в ушах, пока земля забивается под когти в бесполезной попытке встать — давление на тело усиливается, стоит приподнять голову выше.

реакция выходит рефлекторной: затаиться и присмотреться, чтобы выждать нужный момент. что еще удается поймать, так это сильную чужую тревогу на грани страха.
шаги торопливо приближаются.

за эти полминуты проступает неприятное осознание: она дала имя.
это же имя отзывается глухим ударом где-то внутри, будто попытка притаиться дает ход чему-то, что должно быть давно мертво.

ориентироваться остается лишь на ощущения и скорость; малейшая возможность вырваться из воздушного захвата используется сполна — вместе с намерением закончить с самонадеянной девицей. руки — её секрет, потому целью становится лишь прижать их к её же телу мертвой хваткой, прежде чем взмыть в воздух.
в расширенных глазах можно рассмотреть довольный оскал.

интересно, как громко она будет визжать, если отозваться на её попытку освободиться?
естественно, чтобы подхватить до того, как раздастся хруст костей от удара с землей.

я с тобой еще не закончил.

она пахнет озоном и кровью.
там, где должен витать страх, лидирует наэлектризованный воздух и металл, смешиваясь с холодными порывами ветра. отсутствие нужной реакции раздражает достаточно, чтобы присмотреться к её шее — все можно закончить в следующую секунду, лишь подавшись вперед и сомкнув челюсти. обостренное восприятие позволяет рассмотреть расширенные зрачки и испарину на лбу под встрепанными волосами; в ушах учащенно стучит её сердцебиение.

зов отвлекает от перебора вариантов, что с ней можно сделать еще; еще хуже действует вновь произнесенное имя — раздавшийся в ответ рык выходит настороженно-предупреждающим и заканчивается замешательством.
будто кто-то намеревается разорвать голову изнутри на части.

— ..зоя?

невидимая рука вдруг перекрывает кислород: увиденное отпечатывается в сознании николая скудными обрывками, но и для нарастающей паники большего не требуется; догадаться, что происходит, не очень трудно, а вот что делать и как, когда контроля фактически нет — проблема немного иного масштаба.
ощущение чужородное, странное и пугающее.
он одновеременно здесь и где-то очень далеко, не имеет власти не то, что над ситуацией — даже над своим телом.

и разумом.

голова монстра дергается в попытке стряхнуть наваждение — терять самого себя ему хочется не больше, чем человеку, сидящего в этом теле до него. пятно выглядит разумным шансом на спасение, и добраться до него нужной любой ценой.
что он, собственно, и делает: стремящаяся к ним опустошенная земля не переламывает кости им обоим лишь из-за того, что в последние три метра монстр предпринимает попытку притормозить — удар и с этим выходит достаточно сильным. ведьма оказывается вне зоны видимости из-за разорванной хватки и поднявшейся в воздух пыли — прежний интерес к ней, впрочем, утрачивается.
несколько секунд он еще озирается по сторонам в поисках источника, но видит перед собой абсолютное ничего.

давление в голове продолжает нарастать.

женский силуэт заставляет дернуться дальше, увеличивая дистанцию, и тут же замереть.
он словно решает, что хочет больше: убраться от неё подальше или сорвать на ней все свое злое разочарование.

спазм скручивает мышцы шеи, выворачивая голову в сторону до неприятного хруста, когда имя вытесняет её голосом все внутри. если потянуться вперед рукой и вскрыть кожу когтями под острой линией челюсти, то все закончится — сама же говорит, что своей волей не сдастся.

зубы звучно клацают — привкус металла во рту позволяет на мгновение одержать вверх над внутренним мятежом, прежде чем тело схватывает судорогой.

николай открывает глаза и несколько секунд смотрит на землю под собой, прежде чем складывает скупые факты в действительность: он упирается коленями в пыль, на руках у него нет перчаток, у него прокушена щека, а голова норовит разорваться на части. следом за простыми реалиями дотягиваются остальные, сопровождаясь тихим шорохом чужих шагов.
он вскидывает голову, узнавая зою до того, как видит её силуэт на фоне ночного неба.

скромные наблюдения, которыми назяленская обрастает в его мыслях все эти месяцы — в какой-то момент ланцову достаточно услышать нужный ритм соприкосновения подошвы с поверхностью, чтобы распознать в нем своего генерала.
менее приятные николаю предоставляется наблюдать сейчас во всей красе: осознание проваливается склизким комом куда-то внутрь, пространство вокруг опасно вздрагивает — из-за опасения утратить контроль, приходится резко сомкнуть челюсти на еще болезненно пульсирующей ране.

получается настолько эффективно, что на мгновение зоя обрамляется вспыхнувшими в глазах звездами.
этого хватает, чтобы по инерции подорваться с земли и принять, наконец, ровное положение в пространстве.
и чтобы восстановить в голове некоторые картинки: вцепившиеся в его плечи пальцы, встрепанный ворох черных кудрей, лицо зои на расстоянии нескольких сантиметров от его — искаженное одновременно яростью и страхом.

— я не..

он определенно не хотел: растерянно моргает, опуская взгляд на ладони — те поцарапаны и все еще покрыты проклятыми шрамами. не трясет головой в попытке сбросить наваждение лишь из-за острого желания посмотреть на зою еще раз.

— я помню только, что долго пытался заснуть и... — королям не подобает оправдываться, но королям не рекомендуется ни летать в небе, ни пытаться впиться кому-то в глотку зубами.
есть вероятность, что зоя думает примерно то же самое — по крайней мере, она не вспыхивает и не начинает требовать взять себя в руки.

не то, что николай против.
это было бы лучше, чем...

— у тебя кровь.

а еще зоя почти незаметно заваливается на правый бок.
ланцову приходится буквально приказать себе стоять на месте.

холодный воздух, пробирающий до самых костей, напоминает, что внешний вид у него тоже несколько далек от аристократичного.

Отредактировано Nikolai Lantsov (22.07.2023 02:16:13)