в эти пустые глаза заглянув однажды - [indent] [indent]
[indent] [indent] [indent] помни;
recitativo;
Сообщений 1 страница 8 из 8
Поделиться112.01.2023 00:23:08
Поделиться213.01.2023 01:19:25
– Ты уснул?
Панталоне моргает. Он правда уснул, задремал под монотонное чтение Альфы, сидящего у него на коленях. После наполненного цифрами и подсчетами дня, он отключился почти сразу, как только они заняли кресло. Красные глаза клона смотрят на него с осуждением, ведь они договорились посвятить этот вечер историям про воинственных Якш. На коленях восьмилетней версии Дотторе лежит редкое издание истории мифических существ с родины Девятого. Сначала, он еще пытался дополнять написанные истории своими комментариями, тем, что он помнил по детству в Лиюэ. Но уснул, где-то на рассказах про создание Гавани.
– Прости. На чем там дело закончилось?
Альфа вздыхает, неуловимо повторяя поведение Дотторе, когда Банкир случайно пропускает мимо ушей объяснение о новом эксперименте.
Очаровательно.
– Я обещаю, что больше не усну. Расскажи мне подробнее, про сражение в Гуйли.
Обида испаряется так же быстро, как успела появиться на пухлом личике Альфы.
Ему восемь, и он не тратит время на лишние эмоции.
Панталоне знает, что Альфа – такой же искусственно созданный человек, человек ли, как и все остальные клоны. Альфе уже давно не восемь лет, он многим старше самого Банкира и знает его Девятый так же давно, как самого Дотторе.
А потом, мальчик зубасто улыбается, когда Панталоне приносит ему очередную головоломку из поездки в Фонтейн. Ворует печенье у Ольги на кухне и устраивает под столом Банкира штаб сопротивления. Альфа – вечное детство Дотторе, и Девятому приятно думать, что рядом с ним, это время стало чуть светлее, чем было у Второго на самом деле.
Прислуга в поместье не задает лишних вопросов, когда Панталоне приводит в дом ребенка подозрительно похожего на собственного коллегу. Коллегу, который бывает в этом доме так же часто, как и сам владелец. Возможно, кто-то считает его сыном Дотторе. Кто-то братом. Панталоне всего лишь следит за речью, чтобы не навешивать на ребенка лишних ярлыков. Альфа занимает комнату с окнами на небольшой полисадник, и место в сердцах прислуги, несмотря на то, что сжигает кухню с завидной регулярностью, ставит странные эксперименты подражая старшей версии, и частенько является домой по уши в грязи, которую в замершей Снежной ещё нужно поискать.
Свободные вечера, когда Банк способен поддерживать артерии моры и без его внимания, Дотторе сидит зарывшись в своей берлоге, а дипломатическое паломничество в Снежную прекращается, Панталоне делит с Альфой. На столике рядом свежеиспеченные пряники, в большом кресле они умещаются втроем, Панталоне, Альфа и книга в компании. Читает обычно клон, глаза Банкира к вечеру уже ни на что не годны и он подозревает, что мальчик осознает это получше некоторых взрослых.
Голос Альфы звучит глуше с каждым последующим словом. Девятый видит, как кудрявая голова то и дело клонится вперед и мягко привлекает того ближе, укладывая на плечо. Они часто засыпают так, пока не придет дворецкий Дмитрий, чтобы забрать ребенка в комнату и разбудить Панталоне, чтобы тот отправился в свою комнату. Иногда, их навещает Дотторе, если лаборатория проигрывает усталости. Поэтому Панталоне закрывает глаза, прижимаясь щекой к мягким кудрям.
Его будит крик Альфы. Сначала, Девятый решает что это кошмар, такого злого и яростного тона, он не слышал даже от самого Дотторе. Альфа дёргается, практически слетает на пол, но Панталоне машинально обнимает его, удерживая, поэтому ему не избежать осознания, как маленькое тело каменеет в его руках и тут же тяжелеет. Сон исчезает мгновенно. Под пальцами Панталоне влажная от холодного пота кожа, ещё теплая, но нет даже отголоска от звука биения сердца. Оно молчит. Глаза по-рыбьи смотрят в никуда, эмоции покинули лицо Альфы. Как и жизнь. Панталоне не может обмануть себя, тем что мальчик потерял сознание. На его руках лежит мертвый ребенок. Их вечерний чай даже не успевает остыть.
Панталоне душит панику, не позволяя ей захватить власть в сознании. Умение адаптироваться в экстремальных ситуациях позволяет находить спасительные островки. Клоны – искусственные создания, и он верит, что смерть для них не так бесповоротна, как для простых смертных. Дотторе наверняк..
Задушенный крик тонет в рукаве, Банкир закусывает собственную ладонь. Мысль о том, что смерть Альфы может быть связана с оригиналом накрывает его беспросветным пологом отчаяния и боли. Второй может хоть сотни раз быть пугающим монстром из древности, это не приносит меньше ужаса перед вероятностью его смерти.
В конце концов, Панталоне всего лишь человек. Люди боятся смерти. Люди боятся смерти тех, кто им дороги.
Альфа ужасающе лёгкий в его руках. Панталоне оставляет его в собственной комнате, распахивая окна и впуская в комнату жестокий холод Снежной. Он не уверен в правильности своего решения, но деятельность не позволяет провалить обратно в бездну ужаса.
Шубу на него накидывают уже на выходе, пока он диктует наставления для Ольги и Дмитрия, что следует сделать. Экипаж, все же прислуга его отличается сообразительностью, уже ожидает у крыльца.
Привычная тишина Заполярного впервые становится для Панталоне замогильной, как часто выражаются прочие Фатуи. Звук каблуков отражается от пустых, холодных стен, набатом звучат в голове, пока он быстрым шагом преодолевает расстояние до Лаборатории. Когтистый ужас возвращается, когда он не слышит на входе ругани клонов, не врезается в Бету, который частенько вылетает из дверей, не встречается с Сигмой, даже не находит на обычном месте Омикрона. Не сразу, глаза Девятого различают в дальнем углу всегда закрытой комнате копну светлых волос на полу. Клон не отзывается, когда его окликают.
Может, это все же кошмар?
Вид живого Дотторе настолько сюрреалистичен, что сначала Панталоне думает: ему это чудится. Что возвышающийся в окружении безжизненных тел Второй предвестник – всего лишь попытка разума Банкира зацепиться за остатки привычной реальности. Он не хочет вновь ощутить под руками быстро остывающую кожу. Он не хочет опускать глаза, чтобы увидеть мертвые глаза Беты за маской.
Но дыхание Доктора, пусть и неровное – живое. Привычным движением, Панталоне снимает маску с лица Дотторе, не сразу осмеливаясь взглянуть в глаза. Он не начинает разговор, каждый его вопрос и так уже есть в голове Второго. Пальцы Банкира, лишенные колец и перчаток, красные от мороза, сжимают рубашку на груди Доктора, отсчитывая быстрые удары сердца. Облегчение, которое смывает липкие остатки паники, может сбить с ног, но Панталоне не позволит себе показать слабость сейчас. В его душе так много всего: радость, отчаяние, страх, потеря. Ярость. Девятый выдыхает и наконец поднимает взгляд на лицо Дотторе. Он ждет свои ответы.
Отредактировано Pantalone (16.01.2023 10:00:20)
Поделиться314.01.2023 17:58:16
Замешательство. Паника. Ненависть. Мольба.
Эмоции, давно позабытые иссушенной душой доктора. Эмоции, принадлежащие не ему. В оглушающей лавине он даже не пытается распознать те, что принадлежат ему самому ровно до тех пор, пока не становится абсолютно
пусто.
Это обескураживает. И даже в какой-то мере восхищает. Звонкий гул, сопровождающий каждый шаг по глянцевому камню на полу, растворяется в мертвой тишине. Дотторе ступает медленно, едва не сбиваясь с ритма дыхания, сквозь маску различая неподвижные силуэты. Различая ярость, отчаяние, непонимание - на застывших во времени лицах своих копий.
Бета, Дельта, Сигма - здесь. Позади, в ответвлении коридора, оградивший себя от назойливого внимания других - Омикрон. Жизни остальных копий оборвались вдали от Снежной. Металлическая вставка на сапоге Дотторе касается бледной щеки Сигмы - “ты пожалеешь об этом” - его последние слова подвисают в пустоте головы на целую секунду. Рот доктора кривится в зубастой усмешке.
Он слышал их всех внутри своей головы. Их чувства непрошенным гулом ворвались в сосредоточенный разум Второго, погружая его в кататонический хаос. Он знал с самого начала, каково это - выжечь изнутри, перекусить нервные окончания, разорвать связь с отдающей стороны. Он знал с самого начала - потому что ни один эксперимент не может достичь положительного результата с первой попытки. Неудавшиеся копии всегда постигает один и тот же конец - безмолвная тишина у ног своего оригинала.
Неудавшиеся копии не молят о пощаде, не нападают в ответ, не пытаются сказать ни слова - не успевают. У них нет никакого права успеть. И тем не менее.
- Омега, - шипящим выдохом слетает с губ имя. Нет, всего лишь бездушная очерёдность, порядковый номер, надпись на бирке. Омега, чей пристальный взгляд не нравился Доктору чуть больше, чем чей-либо ещё. Омега - последний из всех копий, наиболее близкий по своей сути к оригиналу.
Омега - единственный из всех, кто сумел разорвать связь с принимающей стороны.
Дотторе громко смеётся, стоя посреди выцветающих могил.
Эксперимент, пустивший корни в ледяные земли Снежной много лет назад, наконец дал свои плоды. Копия, переигравшая оригинал в молчаливой схватке умов - результат достойный продолжительных аплодисментов. Дотторе откровенно веселится в попытке найти хоть какой-то изъян, хотя бы крошечную лазейку. Мысли Омеги для него теперь - заперты накрепко, и любые попытки проникнуть в его мозговые центры ожидает фантастический провал.
Понимание произошедшего приводит Доктора в восторг.
Он перестаёт хохотать лишь тогда, когда чувствует тёплое дыхание на своем лице. Ещё один живой на этой пляске смерти - кто бы мог подумать - Панталоне. На его лице - беспокойство, непонимание, требовательное ожидание; и где-то в самых недостижимых глубинах - затаённая боль. Дотторе ведет взглядом по полу в поисках детского тела, и в процессе осознает, где именно его следовало бы искать. Что ж, вот и причина срочного визита Банкира в его лабораторию.
С Альфой Панталоне проводил намного больше времени, чем с кем-либо из остальных. Возможно, он всегда полагал, что самой младшей копии требуется гораздо больше внимания. Возможно, так оно и было на самом деле. Дотторе со своей стороны не чувствует и мизерной части того, что невооружённым взглядом читается на лице Банкира. Его пальцы стискивают одежду на груди так требовательно и так отчаянно, что Доктор в действительности начинает верить, что все эти искусственно созданные люди для него что-то значили. Второй медленно переводит взгляд, останавливаясь на поразительно ясной глубине фиолетовых глаз.
- Ты что-то хотел?
Поделиться423.01.2023 01:12:47
Вопрос Дотторе бьет больнее пощечины. В окружении безжизненных клонов он звучит до того безумно, что выбивает у Банкира все связные мысли, заставляя усомниться в собственном мироощущении. Он здесь…
Вопрос Дотторе, напоминает ему, что они мыслят в разных плоскостях.
Чтобы прийти к этому ему требуется приличное время, для передышки. Время, за которое мысль вцепиться в шею Доктора пальцами и сжимать-сжимать-сжимать, приходиться отгонять несколько раз, не позволяя обнажить собственную душу еще больше, чем он сделал до этого. Панталоне как никто другой умеет держать лицо, как будто его многоуважаемые оппоненты по бизнесу никогда не пытались вывести Банкира Снежной из себя. Впрочем, все они не являлись Вторым, не сидели где-то глубоко в сердце, там куда он не имел права впускать кого-либо из людей.
Панталоне мыслит, как смертный. Как человек, как бы не пытался он избавиться от этой привычки заняв пост Предвестника.
Для него, тела вокруг, это не эксперимент. Он не может, никогда не мог, осознавать клонов, как бездушные машины Сандроне. Дело не только в Альфе, хотя он, в большей степени был дорог Банкиру, и отрицать это глупо. Дело во всех них, Панталоне не мог не взаимодействовать с ними, состоя в тесных отношениях с тем, кто был истоком. В каждом из клонов, он видел осколок от Дотторе и было бы крайне странно, не испытывай он к ним теплых чувств и банальной привязанности. Панталоне не важно, являлись ли они людьми, признаться честно, он сомневается что сам Дотторе все ещё человек.
Он заставляет себя не думать о той боли, что причиняет ему поведение Доктора. Это только его собственные проблемы, что он пытается навешать на Дотторе стандарты поведения, близкие самому Банкиру.
Я думал, ты мертв, и это почти убило меня.
Пальцы с трудом разжимаются, подрагивая от пережитого потрясения. Панталоне отворачивается от Дотторе, ему нужен перерыв, чтобы найти опору. Но так, становится только хуже. Невозможно перевести взгляд так, чтобы не наткнуться на мертвое тело.
Девятый склоняется над телом Беты, единственные мертвые глаза смотрящие на него. Маска в его руках – ледяная, когда Банкир снимает ее, для того чтобы закрыть глаза клона, но даже так, он не выглядит как будто заснул. Панталоне видел множество мертвых тел, он не может объяснить то, что в каждом угадывалась боль противящегося смерти человеческого тела. Бету, как будто выключили, оборвали нити на его конечностях и бросили бесполезной марионеткой на пол лаборатории.
– Омеги здесь нет?
Конечно, его здесь нет. Омега в Сумеру, Панталоне сам видел как тот отправился в порт, сам слышал, как Дотторе рассказывал кто именно будет участвовать в охоте на гнозисы. Омега. Банкир может поверить, что эти смерти на его руках. Тот слишком, слишком близок к Дотторе в этом пазле. Настолько слишком, что это всегда отталкивало Девятого. Общаясь с Омегой, он ловил себя на мысли, что с ним говорит Дотторе, который никогда не посмотрит на него так как это делал Оригинал. Это внушало тревогу, которую он боялся осознать.
Панталоне выпрямляется, продолжая сжимать в руках вычурную маску Беты. Боль, тревога и опустошение наконец находят друг друга, сплетаясь змеиным клубком, вплетаются в сердце Банкира.
– Да. Хотел. Я хочу, чтобы ты исправил это все. Вернул их мне. Всех, – слова отрывисто падают им под ноги, Банкир поворачивается к Дотторе, не сдерживая в голосе ярости и дрожи. Имеет ли он права просить об этом? Вероятно, нет. Но прямо сейчас, Панталоне не просит, прямо сейчас, он забывает что стоит перед Вторым Предвестником, – я хочу, чтобы Омега осознал совершенную им ошибку.
Поделиться525.01.2023 23:55:55
Лицо Девятого - непроницаемая маска ледяного дружелюбия, острые лезвия - под стеклами очков. Любой оппонент, любой партнёр под этим взглядом обнажает все трещины на своей душе, выворачивает наружу слабости и страхи. Дотторе это всегда завораживало. Но куда больше - то, что живёт под этой маской.
То, что лиловыми бутонами расцветает в его глазах.
Доктор смиренно ждёт, хоть и сам прекрасно знает ответ на свой вопрос. Доктор ждет, наблюдая за смыкающимися под бледными пальцами веками собственной молодой копии. Панталоне действительно был сильно привязан к некоторым из них. Очевидно, у многих это чувство было взаимным. А быть может и у всех, кроме, разве что-
— Омеги здесь нет?
Дотторе переводит взгляд на черные волны волос, укрывающие от него лицо Девятого. Медленно он цепляет пальцы друг с другом за спиной, склоняя голову набок. Вопрос вникуда. Просто чтобы заполнить удушающее пространство.
— Омеги здесь нет. Полагаю, он вернётся через какое-то время. Если, конечно же, не решит по пути в Снежную достать ещё парочку гнозисов.
Доктор усмехается почти весело, представляя, как Омега расставляет на шахматную доску все четыре недостающие фигурки. Он усмехается ещё веселее, представляя, как Омега решает оставить их все себе. Интересно. Нужно ли было убить его раньше - определенно, да. Однако желание увидеть, куда заведет его непомерно раздутое эго - перевешивает. Интригует.
Банкир, наконец, будто оживает. В его голосе - ярость и боль, так тесно переплетённые друг с другом, что Дотторе не может осознать, чего в нем больше. Ему кажется, на целую секунду, что в этой привязанности есть что-то ещё, сокрытое настолько глубоко и настолько надёжно, что ему не добраться.
— Вернуть тебе? - он даже не пытается скрыть удивление; в конце концов, перед Банкиром ему абсолютно нечего скрывать. - Интересно, что же ты собрался с ними делать?
Их разделяет всего пара шагов - и несколько безжизненных кукол.
Шагами Дотторе очерчивает дугу вокруг одной из голов. Он подходит к Девятому сбоку, цепляя маску в его руке за прорезь в глазнице.
Бета всегда был слишком шумным.
— И что же я должен по-твоему сделать? Убить его? Посадить на цепь? Перепрограммировать?
Каждый из вариантов кажется настолько же сюрреалистичным, насколько контрпродуктивным. От Омеги гораздо больше пользы в рабочем состоянии, пусть и методы его несколько
своеобразны.
Особенно - теперь.
У Доктора на него теперь - грандиозные планы.
Впрочем, от гнева Панталоне пусть спасается сам. В конце концов, каждый получает то, чего заслужил.
Дотторе возвращает маску обратно в ладонь Девятого. У него нет намерения возвращать к жизни все свои копии, потому что в этом, попросту, нет никакой необходимости. Безусловно, от каждого из них была определенная польза, однако, на повторное изготовление уйдет слишком много времени и ресурсов. Тем не менее, в связи с открывшимися новыми горизонтами не попробовать их покорить было бы попросту глупо.
А Доктор никогда не считал себя глупым.
Пальцы Панталоне снова сжимаются на гладких боках маски. Второй опускает взгляд, лишь сейчас понимая, что на них нет ни привычных перчаток, ни сверкающих колец. Его руки почти никогда не бывают так уязвимы. Равно как и он сам.
— Неужели они так много значат для тебя? Ведь это всего лишь куклы. Пустые сегменты, искусственные хранилища памяти. Лишь один из них может теперь называться живым. Ведь воля к жизни - то, что определяет человека. Разве не так?
Разве не желание выжить сделало тебя таким, какой ты есть сейчас, Ливэй?
Отредактировано Il Dottore (04.03.2023 16:04:51)
Поделиться629.01.2023 19:38:16
Дотторе по птичьи клонит голову, и Банкир ощущает себя одним из экспериментов, что тот разглядывает с интересом или разочарованием. Его голос, неровный тон которого обычно так привлекает Панталоне, вбивает слова в подкорку, потому как
Что он будет делать с ними
Срезы принадлежат Дотторе, как и сам Дотторе принадлежит только себе, как и…
Заботится. Панталоне проглатывает это слово, считая его неуместным, но это именно то, что он делал с Альфой. Он заботился о самой младшей копией, и по праву не испытывал столько теплых чувств к родным братьям и сестрам, по настоящему живым созданиям. Банкир способен вычленить выгоду в чем угодно, но это не значит, что он пустое создание живущее только ради прибыли.
В вопросе Дотторе только удивление. Девятый понимает, что ожидаемой злости совершенно нет. Тебе плевать или я сделал невероятное, удивив самого Второго предвестника.
Панталоне смотрит, как их руки смыкаются на пустой маске. Смешной, пустой маске, Девятого всегда забавляло, как та смотрится на Бете, как и восхищало, что тот единственный, кто никогда не прятал глаза, ну кроме конечно же…
– Убийство – ужасное расточительство, – что он собирается делать с этими телами, теперь? В Снежной довольно странные, для самого Панталоне, методы захоронения, от того что промерзлую землю уже не вскопать. И самый удобный
Желудок схватывает резкий спазм отвращения, когда Девятый думает, что все эти мертвые тела отправятся в жерло печи, пусть он и не сомневается, это то, что будет использовано: быстро и без лишней грязи. И пламя, пожирающее детское тело представить проще простого.
Отвратительно, ведь он знал, куда отправляются все неудачные эксперименты Дотторе, не превышающие возрастом Альфу, и разве хоть раз это затронуло его? Он мог закрыть глаза на моральные принципы Доктора, пока это не затрагивало его собственные чувства.
Семь мертвых тел – цена за два гнозиса. Невероятно выгодная сделка, не так ли? Пока она не касается тебя.
– Воля к жизни. Но, Дотторе, они хотели жить, – Панталоне помнит отчаяние и ярость в голосе Альфы. Он помнит глаза Беты, он помнит как разгорался взгляд Дельты, когда тот получал редкие семена, от торговцев из других стран, тихий голос молчаливого Сигмы, – ты же знаешь это, по своей этой, связи, – Девятый стучит указательным пальцем по виску, забывая все свои витиеватые фразы и обороты, – ты точно это слышал. Воля к жизни. Дерьмо. Половина населения нашего мира существует в анабиозе рутинных действий, в отличии от них.
Для Панталоне, это очевидно, его привязанность к клонам. По неясным причинам, жизнь Девятого во многом повязана на Докторе, и игнорируя их личные взаимоотношения, даже в рабочем плане они давно неотделимы друг от друга. Это симбиоз взаимовыгоды. Это причина, почему Панталоне частый гость лаборатории, причина, почему со Срезами он общается чаще чем с другими людьми, причина, почему их смерть ранит так больно. Раньше, у Панталоне, Ливея, не было существ, что так плотно были бы вплетены в канву его жизни. У него было бы больше вопросов к самому себе, если бы он просто закрыл глаза на этот инцидент.
– Когда ты их создал, возможно они и были хранилищем. Но разве сейчас, они не создали себе новые воспоминания, не стали отличными от тебя. С того момента, как ваши воспоминания и опыт стали разниться, они ведь… – они были другими версиями тебя. Они все еще были тобой, – в любом случае. Он убил тебя семь раз. Какова вероятность, что он не сделает это восьмой. Если ты сравниваешь Омегу с людьми, то знаешь ли, у людей бывают странные пристрастия убивать своих богов.
Поделиться704.03.2023 17:53:40
Убийство - ужасное расточительство, - говорит Девятый, и Дотторе склоняет голову - в согласии. И пусть он не может назвать то, что случилось - убийством - ко второй части утверждения вопросов нет. Ему самому чувств Панталоне - не понять, однако, его реакция в какой-то мере даже
задевает.
Перешагнув через бездыханное тело копии, Дотторе встаёт поодаль, продолжая принимать яростное осуждение Девятого уже спиной. Сейчас как никогда чувствуется та грань, отделяющая белое от чёрного, по острию которой - сам Доктор, с вереницей мертвых тел позади. С самого детства для него это было самым сложным - отделить хорошее от плохого, выставить собственные рамки допустимого и поставить своё на один уровень с чужим. Вторая чаша этих весов всегда была пуста.
Он выдыхает - почти устало - прощупывая в своей голове зависший в воздухе обрывок разорванной связи. Омега вернётся в Снежную - Доктор знает это наверняка, ведь он - иронично - знает себя очень хорошо. Впрочем, как и собственную непредсказуемость.
- Пожалуй, ты придаёшь этому слишком много значения, - говорит он будто бы в пустоту. Будто бы самому себе. И моментально - в изумлении - оборачивается. Не в силах определить что поражает его больше - страх Панталоне перед его смертью или сам факт того, что такое предположение вообще могло возникнуть у него в голове.
- Богов? - он смеётся, с пренебрежением потряхивая головой, - Разве я похож на человека, в котором живет вера? Он не убьёт меня - ему с этого не будет никакой пользы. Честно говоря, никому не будет с этого пользы.
Для того, чтобы убить Доктора, Омеге потребуется как минимум застать его врасплох, а сделать это в условиях отсутствия ментальной связи -
Дотторе смеётся.
- Невозможно.
Этот сегмент к оригиналу ближе всех остальных. Его мысли, его действия, его слова - что отражение собственных, пусть и приправленное некоторым самолюбованием и чрезмерным эгоизмом. До тех пор, пока Омега на их стороне - опасаться его не стоит. И тем не менее-
- Создание копий - очень трудоёмкий и ресурсозатратный процесс. Даже если бы я сам пожелал вернуть их всех к жизни - трижды задумался бы, стоит ли оно того. Или ты наконец готов разорить нашу организацию ради собственной прихоти, Панталоне?
Доктор даже чувствует некий укол совести за то, что в такой тревожный для Девятого момент опускает ироничные комментарии. Он склоняет голову набок, вглядываясь в глаза напротив. Они оба - на тех же весах с пустующей чашей, но в этот раз на поверхности зарождается что-то. И тем не менее, Дотторе не чувствует в себе стремления тратить своё время на возвращение к жизни сегментов, не представляющих никакой практической пользы.
Кажется, Панталоне не готов услышать такой ответ.
Для него эти сегменты - всё равно, что люди, части одной старинной фрески, выполненные в разных стилях, части его самого - возможно. Дотторе всё ещё сложно примерить это чувство на себя, и ещё сложнее - принять как данность. Но это происшествие оказало на Девятого, кажется, сильнейшее воздействие. Могла ли на него так повлиять смерть ребёнка? Не смерть, - поправляет себя Дотторе, - далеко не ребёнка. Он поворачивается всем корпусом, сцепляя ладони за спиной.
- Я могу вернуть двоих.
В приоткрытые двери лаборатории задувает холодный ветер - кажется, за этими крепкими каменными стенами снова начинается снежный буран.
Поделиться809.04.2023 15:06:05
Невозможно, говорит Дотторе. Панталоне, будь это уместно, усмехнулся бы ему в лицо. Дотторе, не тот человек, который может произносить невозможно пока вокруг них шесть доказательств отрицания этого слова. Невозможно создавать свои клонов, невозможно играться с останками богов, невозможно открыто плевать в лицо Селестии, искажая ее постулаты.
Невозможно, да?
Бессмертие отнимает такое простое чувство, как самосохранение.
В целом, думает Девятый, глупо бояться смерти позабыв о ней. Злость, иррациональная и обидная, вспыхивает тусклой вспышкой, какого чурла тогда он сам беспокоится об этом, между ними семь рангов и ужасающе много лет, определенно Второй обойдется без его переживаний.
Кажется, прилив адреналина, ударивший в кровь еще в поместье, отступает по прошествии времени и усталость, та самая которая клонила в сон весь вечер, накрывает плечи свинцом, сгибая строгую осанку. Ярость смывают волны безразличия, при всем своем упрямстве помноженном забытой жизнью даже Девятый знает о том, что никогда не будет достигнуто. Сейчас, он чувствует что эта вершина – взаимопонимание с Дотторе.
Он шумно выдыхает, снимая очки и машинальным движением тянется протереть стекла, но вспоминает что на руках нет обычных перчаток. Все это позволят ему проглотить обидные слова, что рождаются в груди в ответ Доктору. Девятый не собирается потакать ему во взаимном обмене колкостями, чему с удовольствием последовал бы в подходящем настроении.
– Торгуешься, – без очков, Дотторе теряет очертания, и в тусклом свете лаборатории становится неясным силуэтом.
Торгуется
Панталоне пробует это слово, у него знакомый вкус разбавляющий горечь потери на языке. Потеря – это болезненный укол осознания невозвратности. То, с чем рано или поздно сталкивается любой смертный, с постепенным осознанием невозможности встречи, разговора, касания.
Я могу вернуть двух, говорит Дотторе, и мерзкая безысходность сменяется… надеждой?
Надежда – глупое чувство. Люли привыкшие полагаться на нее любят опускать руки и ждать благословения Архонтов, или того, что они называют судьбой.
Слова Доктора – это совсем иное. Это деловое предложение, язык который Панталоне понимает возможно лучше многих в этом мире.
Альфа и Бета.
Ответ уже у него на языке и сомнений по этому поводу он не испытывает никаких. Но мертвые лица Сигмы и Дельты как будто осуждают его за это, за то, что он не дал им и шанса.
Дотторе вряд ли выберет Альфу и Бету. Если говорить на языке пользы, более взрослые сегменты будут куда важнее. Польза и чувства.
Панталоне склоняет голову, возвращая на лицо очки. Их взгляды сцепляются в привычном танце. Вероятно, усталость и стресс дали ему неправильную оценку ситуации. Эта вершина все еще ему доступна.
Перед ним ведь, все еще, Зандик.
– Двоих тебе, двоих мне. Разве это не звучит как справедливый контракт. Твое время, мои деньги.
Панталоне подается вперед, аккуратные шаги среди мертвых тел, пока преградой не становится Доктор.
– К чему мне все деньги этого мира, если я не могу потратить их на собственные прихоти.