Струна под пальцами оставляет алое, звон ударяет в уши, гуцинь лжет, потеря искажает звук, ломает песнь, причиняет боль израненным рукам. Как же так, разве Гуцинь хоть раз подводила ее?

Звуки струн умолкают и вновь со всех сторон на нее надвигается шум барабанов. Крики – тоже музыка, смерть тоже звук, и все это, через край наполняет ее голову. От этого нельзя сбежать и закрыться, звук проникает сквозь горы, сквозь воду, сквозь расстояние и время, он не затихает ни днем, ни ночью. Гуцинь поет в ее руках почти не прекращая, прерываясь лишь на то время, когда его заменяет копье, начиная свой танец.

На ее руках тоже кровь, тоже смерти, черные и забытые, но смерть есть смерть.

Ее собственная кровь красная и теплая (она не такая), и прежде чем та капает оскверняя инструмент, одинокие капли скрываются в ладонях Лиуюнь Цзефэн.

– Порвалась.

Ну разве же это проблема? Струну легко заменить, Хранительница сделает для нее такую прочную, что служить она будет подобно долголетию адепта. И лучше старой звучать в компании других, переливаясь под пальцами Владыки.
Разве это проблема?

Она еще слышит тупой и резкий звук, с которым лопается струна. Такой же звук, когда рядом умирают друзья на поле боя. Такой же звук зарождается гду-то глубоко внутри, и ранит сердце, на котором расцветает такой же алый росчерк. Не заживающий больше никогда.

Лиуюнь Цзефэн рядом, холодная строгость внешне, горящее пламя внутри. Владыка опускает голову ей на плечо, внутри у нее ледяные воды, сковывают сердце, как будто о чем-то желают предупредить, оставляют за собой фантомное чувство потери. Владыка жмется к чужому теплу, слыша как шуршат несуществующие перья, окружая ее невидимым коконом. От Хранительницы пахнет далеким небом.

Она закрывает глаза и тут же распахивает их, от того что земля под ними бугрится яростью. Гуцинь остается там же, где они делили тишину вместе с Лиуюнь Цзефэн. Владыка песен оборачивается к инструменту, бросая последний взгляд на порванную струну.

Земли близ долины давно пропитаны смертью. Нежные лилии клонят головы к земле, напитываясь ядом и умирая, чтобы жили другие.

Первое что она видит – спину Моракса, первое что она слышит вздох Лиуюнь Цзефэн, такой беззвучный, что уши ее улавливают его лишь от того, что вся она настроена на звучание Хранительницы. Этот звук, на секунды отдаляет ее от грани. Меногиас, Алатус, Индарис, взгляд пересчитывает Якс, ищет в испуге малышку Ганьюй, хоть той и нечего делать на поле битвы, она мирно спит в горах.

Нежные лепестки лилий покрыты пеплом, когда Гэчен Ланши видит Гуйчжун в последний раз. На лице подруги, все еще та самая, теплая улыбка, с которой она всегда смотрит на друзей. Но глаза ее закрыты. И Владыка сразу понимают, что больше они не откроются никогда. Об этом говорит россыпь трещин, ползущая по камню, об этом говорит меч, лежащий у нее в глазах, об этом говорит кровь, покрывающая его лезвие и постепенно испаряющаяся в пыль. Пыль возвращается к пыли.

Внутри, правда борется с отчаянием. Она сжимает кулаки, замахивается чтобы стукнуть их архонта скал, да посильнее. Ну же, исправь это. Они настолько привыкли следовать слову Властелина камня, что на мгновение легко позабыть, что он тоже не всесилен. Легко позабыть, что боль эта царит не только в ее груди, а расползается по землям, наполняя каждого, кто когда-то получал ту самую улыбку Гуйчжун. Богиня пыли умирает, и часть ее умирает в сердце Гэчен Ланши.

Мир замолкает.

Кто-то зовет ее, такой знакомый, такой близкий.

Но, все звуки мертвы.