одноцветные осколки ранят руки
одноцветный осколок попал прямо в сердце
одноцветный осколок не вытащить совсем
одноцветный осколок можно раскрасить красками
одноцветные осколки
Сообщений 1 страница 6 из 6
Поделиться108.03.2023 23:21:20
Поделиться217.03.2023 15:40:45
once upon a december but creepy
Замок над деревней возвышается закутанной в туман, незыблемой глыбой. И чем ближе к нему, тем, кажется, сильнее нависают крепкие стены и высокие башни — да так, что хочется вжать голову в плечи. Все в родовом гнезде Димитреску видится массивным и основательным, даже дверной молоток — Энджи приходится тянуть его сразу обеими ручками.
Донна разглядывает герб над порталом, и ее воображение рисует запутанные галереи коридоров и тайных ходов, винтовые лесенки, уходящие в нутро башен, темные подземелья, берегущие секреты своей владелицы, и из этой задумчивой отрешенности — как из воды на поверхность — ее вырывает голос служанки:
— Я передам госпоже Димитреску, что вы хотели ее видеть.
От внимания Донны ускользает, как девушка поначалу теряется — не то напугана напором Энджи, поясняющей цель их визита, не то просто не понимает, к кому ей обращаться: к нетерпеливой кукле или к черной тени позади нее с еще одной куклой в руках.
— Спасибо, — Энджи кивает важно, точно ребенок, копирующий манеру взрослых, и сообщает чуть позже, когда служанка провожает их в просторный холл, прежде чем доложить хозяйке: — Я никогда-никогда не бывала в замке!
Донне стоило большого труда решиться и прийти к названной сестре. Сомнения и страхи запирают двери на засов — может быть, Альсине сочувствие вовсе не нужно, и куклы для нее лишь глупые игрушки, которые не стоят внимания. Привычка к одиночеству опутывает по рукам и ногам — рядом с ним нет места для кого-то еще.
Матерь Миранда время от времени собирает своих детей — Донна во время этих встреч молчит, но внимательно слушает. И первое время ничего, кроме вновь потревоженной горечи, эти собрания ей не приносят — Матери до нее больше не было дела, брату и сестре и подавно. Но что-то меняется, когда Донна узнает, что у Альсины есть дочери — такие же, как и они для Миранды, созданные, — и одной из них оказалось не суждено увидеть этот свет.
Все это будит в Донне память о собственном горе. Леди Беневиенто думает об этом день, другой, третий. Мысли ее не отпускают, а руки тем временем правят черты лица на одной из заготовок, прорисовывают глаза и губы, прилаживают к туловищу руки и ноги, шьют платье, укладывают локоны...
Когда Донна смотрит на результат, то сразу же понимает, кому должна принадлежать кукла, хотя и не знает, похожа ли та на потерянную дочь госпожи Димитреску. Ожидание, с которым на нее смотрят другие куклы, оказывается сильнее препятствий — у их новоявленной сестры есть свое предназначение, как когда-то было у Энджи.
Ее последовательницу — такую же ростом и облаченную в черное кружево, — Донна усаживает на диван у камина, поправляет ей платье и садится рядом; вытягивает руки — только теперь она замечает усталость от ноши, — прежде чем сложить их на коленях.
Леди Беневиенто редко покидает свой дом, вся ее жизнь буквально уходит под землю — в утробе подвала спокойно и тихо; там стены особняка обнимают Донну, оберегают, удерживают внешний мир далеко-далеко, когда она работает в мастерской под тихое журчание радио, или читает в кабинете, или отходит ко сну.
В замке все совершенно иначе — простор и высокие своды оставляют так много пространства, что Донна теряется, как будто стоит на деревенской площади — не скрыться, не спрятаться. Энджи ее тревоги не ведомы — куколка, не таясь, разглядывает картины, постукивает по доспехам, будто бы в них кто-то мог спрятаться, кружит по холлу, словно в танце.
Поделиться331.03.2023 04:29:30
Время не лечит раны, а вот вино очень даже хорошо. Альсина узнала это довольно рано – ее отец пел серенады алкоголю сидя чуть ли не рядом с ее колыбелью. Удивительно было лишь то, что под десна ей втирали не коньяк или виски, а какие-то травы, что брали у знахарки. В любом случае, будучи старше, будучи мудрее, будучи раненной в самое сердце, Альсина топит себя в красной жидкости.
Конечно же, на то были свои причины. Их было даже несколько, но одна явно выделялась, давила на женщину так, как будто хотела убить. И леди Димитреску не собиралась это позволять. Она злилась, кричала, разбила пару дорогих бутылок и любимого хрусталя, что так некстати был под рукой. То, что было убито пара-тройка служанок и упоминать не нужно, конечно же. Но вот то, что на дочерей она смотреть не могла – стало чем-то ужасным даже для Альсины.
Дочери. Единственная радость. То, что грело сердце, душу, развеивало все ужасное в мыслях. Уже как несколько лет Димитреску не видела ничего кроме прекрасного, не чувствовала ничего кроме хорошего. Жизнь была просто прекрасной. И тогда-то она и обнаглела. Никто не требует от этой жизни хоть чего-то, как и не наслаждается ее благами без оплаты. А женщина только брала, брала, брала и брала. Она даже сыграла в бога (хотя скорее в Матерь Миранду) и создала себе потомство, позволив и им брать все, что только те пожелают.
И все же. Провал – какое же это мучение! Она не была готова, даже не смотря на то, что это далеко не первая ее дочь, которая не смогла пережить трансформацию. Альсина была готова лишь к успеху, только к тому, чтобы продолжать жить, быть на веселее и получать все то, что только ей захочется. К такому не сложно привыкнуть, но крайне сложно найти в себе силы пережить это.
Так что у нее не получилось. Леди Димитреску и две ее дочери оплакивали потерю третей дочери, которая разве что теперь была в урне и находилась в малой гостиной замка. Это было их любимым местом, которое теперь вдруг стало невыносимо посетить. Альсина не могла переступить порога, но часто находила себя на пути к комнате. Признаваться в своем открытии она, конечно же, никому и не собиралась, так что, подняв подбородок повыше, заходила в первую попавшуюся комнату.
Убедить незнакомцев в том, что все нормально было не сложнее, чем надеть на голову шляпку. Убедить в этом себя и семью, можно было сравнить разве что с починкой труб в замке самой леди. Итак, было ли даже для кого-то секретом то, что Альсина горевала? Наверное, нет. Но игнорировать это и позволить продолжать разжигать свое горе и топиться в вине все позволяли. Да и как вообще хоть кто-то мог бы пойти против нее? Сама женщина была уверенна в том, что все пройдет, станет так, как было раньше, а о маленькой девочке, что должна была стать семьей, можно будет вспоминать лишь с улыбкой.
Оказалось, не все были готовы дать ей пару столетий, чтобы успокоиться. Это одновременно и злило, и грело сердце, но в целом кроме усталости ничего и не наводило. Говоря откровенно, Донна хотя и была желанным гостем в замке, но нынче навевала тоску, из-за чего, когда Димистресу сообщили о прибытии сестры, то женщина скорее растерялась, нежели обрадовалась и поспешила.
Их отношения не были чем-то неприятным, тягостным или же нежеланным. Все эпитеты, что были чем-то кроме абсолютно позитивных, никак и никогда не подходили бы к ним. Так что стоило Миранде принять новую дочь, как Альсина была готова любить ее, протянуть руки для объятий, сделать все, что сделала для своих дочерей. И все же события наложились друг на друга, так что слова и желания во многом оставались без действий, что несомненно заставляло Димитреску скорее расстраиваться, нежели отмахнуться.
Но не прогонять же сестру, что проделала весь этот путь. Да и Димитреску всегда были радушными хозяевами. Так что Альсина распоряжается подать чай со сладостями в оранжереи и выходит поприветствовать гостью. Лишь на мгновение она задумывается о том, что делают девочки и стоит ли позвать и их, но те должны были спать, после того, как вчера вдоволь навеселились с какими-то туристами.
- Здравствуй, моя дорогая, - приветствует младшую сестру Альсина, как только та оказывается в поле зрения. Женщина тянет губы в улыбке, а еще открывает руки для объятий, когда между ними остается не более десяти шагов. И следом все равно вопрошает то, что так и крутится в голове: - Что же послужило этому прекрасному внезапному визиту? Решилась попробовать все вина в моем погребе?
Альсина смеется, как иначе. Она даже позволяет себе на мгновение подумать о том, что все остальное пустое. Но все довольно быстро омрачается и другим, что терзало ее мысли уже как-то время – а что было бы, если бы Беневиенто нашла не Матерь, а Альсина?
- В любом случае, - почти сразу, не дожидаясь ответа, говорит женщина, - надеюсь, что ты не забежала на пару секунд, чтобы поздороваться и уйти! Нам уже налили чая и растопили печь, если вдруг ты проголодалась – только скажи и приготовят что-то съясное. Прошу.
Она сама проведет сестру по всем проходам. Да и была ли та уже у нее в гостях и знакома была ли с планировкой? Альсина этого не помнит, хотя и спрашивать не хочет, так что решает оставить это все на потом. Для начала нужно было пройти к оранжерее.
Поделиться406.05.2023 16:15:54
Осознавала ли Донна тревогу, засевшую где-то глубине с того самого дня, как погибла будущая domnișoara Dimitrescu? Осознавала ли, что ею руководил потаенный страх следом потерять и сестру? Едва ли. Она повиновалась смутной интуитивной потребности, всколыхнувшемуся эху мрачных событий, разрушивших ее собственную семью.
У леди Димитреску две живых дочери — но мысль об этом не способна была успокоить отпечатавшуюся в подсознании уверенность: перед лицом родительской любви не все дети равны, ведь именно это позволило Клаудии утянуть за собой на тот свет мать и отца.
Могло ли это повториться с кем-то другим? — это не было настойчивой, осознанной мыслью, не было и неожиданным, пронзительным озарением, но если бы Донна смогла верно понять и описать то смутное, потаенное, что заставляло ее руки работать в последние дни, этот вопрос занял бы не последнее место.
Донна послушно шагает хозяйке дома навстречу, принимая объятия: ее собственные движения нерешительны и немного скованы — от подобных проявлений приязни леди Беневиенто отвыкла давно.
Энджи выглядывает из-за нее, цепляясь за юбку — одновременно завороженная в своем любопытстве и понимающая, что сейчас не время для каверз, — а затем выступает вперед, чтобы Донна могла говорить ее устами:
— Благодарю за приглашение, — интонации куколки спокойны и серьезны, и стоит она смирно, точно так же, как и Донна, сложив руки перед собой. — Я буду рада остаться на чай.
Простые слова названной сестры много значат для леди Беневиенто — тонким лучом рассеивают непроглядное одиночество, и по-детски ревниво в эти крохи участия хочется вцепиться. Но Донна не умеет и этого — приковывать и удерживать чужое внимание. Она безнадежно отступает в тень рядом с братом и сестрой.
И для брата и сестры тоже. Сальватор, насколько она слышала, вечно пропадает у водохранилища за мельницей и носа в деревню не кажет, пока Матерь не призовет. У Альсины есть дочери — и Донна не метила на одну ступень с ними, и все же чувствовала в леди Димистреску чуть больше тепла.
— Но прежде... У меня есть кое-что.
Энджи отходит в сторону, а Донна возвращается к дивану и вновь подхватывает куклу на руки, чтобы представить ее сестре.
Тому, как утешать и выражать соболезнования, леди Беневиенто никто не учил, и ее собственным — единственным и верным — утешением долгие годы была Энджи. И, может быть, именно поэтому Донна подсознательно предпочитает подарок словам, копирует единственный известный ей механизм. Ей в голову не приходят сомнения: что будет лучше — выразить сочувствие или не бередить рану лишний раз.
— У нее еще нет имени. Но я надеюсь, что она сможет стать утешением для тебя, дорогая сестра, и твоих дочерей.
Под сводами замка разносится голос Энджи, но Донна чувствует, как это слово — сестра — царапает горло песком, будто бы она пыталась выговорить его сама после очень долгого молчания. Нужды говорить у Донны практически нет: куклы покорны ей и без слов, от людей она по въевшейся в само ее существо привычке отдаляется, прячется за любимой куклой.
Поделиться525.05.2023 02:34:57
Понимала ли Альсина на самом деле, что из себя представляет Донна? Можно воскликнуть «конечно же, нет, как вообще можно понять истинную суть человека?». А еще можно не отвечать на подобные вопросы вовсе. Но леди Димитреску никогда и не скрывала того, что живые существа всегда интереснее, когда в рукаве у них есть еще какой-нибудь трюк. Донна же имела много рук, если судить, что ее куклы были продолжением ее же, так что трюков у нее должно было быть предостаточно. И это было просто восхитительно.
Однако, конечно же, женщина не собиралась делить своих родных по тем, кто был интересен, а кто нет. Как-никак вечную малютку Моро Альсина принимала таким, какой тот был, и просто считала семьей. Хотя если тот и придет к ней в гости на чай без приглашения или предупреждения, то отведут его на улицу куда-нибудь подальше от жилых помещений и где запах выветривается чуть быстрее. Ну а дочери… что же им разрешения на перемещения не нужны были вовсе. Так что почти все одинаково.
В любом случае, каждый получил бы достойный прием. Вопрос просто был слегка в другом: что от каждого из них ждала сама леди Димитреску? Но ничего, абсолютно ничего. Матерь Миранда приходила только с просьбами, Сальвадоре с криками про что-то и о чем-то, а ее дочери скорее несли все в свои комнаты. Еще были деревенские жители, считавшие, что при устройстве на работу можно приносить ей что-то, чтобы задобрить, но разве это даже считалось? Это нисколько не обижало Альсину, но довольно сильно занизило ее хоть какие-то ожидания от гостей. Так что была ли она удивлена тем, что у Донны «что-то было»? О, конечно.
- Тебе не нужно было, - довольно быстро говорит женщина, хотя и недостаточно, чтобы остановить сестру.
Само собой, она понимает подарок не сразу. Скорее она лишь задается вопросом о том, почему вообще подумала, что Донна пришла с подарком, когда с таим же успехом могла похвастаться своим новым творением. Что хотя не то, чтобы за ней водилось. Но все могло быть. Альсина не очень хорошо разбиралась в тонкостях отношений между сестер.
Итак, да, женщина не сразу понимает, что это подарок, как и не спешит его принять. Смотрит она еще скорее на милую Донну, а не то, что она держит в руках. Но, когда запоздалые мысли добегают, то Альсина спохватывается.
Не так уж и трудно догадаться в честь чего такой подарок. И это одновременно воспринимается болезненно и благодарно. Димитреску и описывать не хочет, как же сильно горе повлияло на все ее действия, мысли и чувства, но все же вполне понимала, как сильно пострадала от неудачи и потери дочери. И все же было чертовски приятно, когда кто-то проявлял участие.
- Спасибо, дорогая. Твоя подарок весьма… вдумчивый, - поспешно говорит Альсина, не совсем уверенна в том, что нужно говорить было вовсе, да и стоило принять куклу из рук в руки или сделать что-то еще? Только из-за этого она продолжает стоять напротив, да и впервые приглядывается к творению сестры. – И она безусловно красивая девочка.
Напоминает ли кукла ей погибшую дочь? Безусловно, нет. Да и разве та старалась сделать именно это. Ее дочь была прекрасна, просто восхитительна! И сколько бы ни была талантлива Донна передать все то, что так любила Альсина. И все же сложно не понять отчего в горле стоит ком.
Придумать имя тоже весьма сложно, хотя и крутится в голове все равно лишь одно:
- Полагаю ты сделала ее в честь Эбигейл? Ей бы понравилось.
Поделиться622.07.2023 02:56:47
Были ли подарок Матери Миранды в самом деле даром — или проклятием?
То, что случилось с садовником у могилы Клаудии, одновременно напугало и вселило надежду в леди Беневиенто. Вдохнув цветочную пыльцу, он увидел свою почившую жену, и на следующий день это случилось снова. И снова. И больше мужчина не покидал особняка.
Поначалу он, казалось, забыл о своем горе, и Донна забылась вместе с ним — голос Энджи был так непривычно разбавлен взволнованной речью мужчины. Однако чем дальше, тем больше его разум находил тревожных деталей: жена уже не была прежней и будто бы не принадлежала этому миру. Поначалу ее отрешенность вызывала в мужчине тоску, затем тоска переросла в кошмары.
Спустя еще несколько дней садовник покончил с собой.
Матерь Миранда застала Донну в тот день за самыми обыкновенными делами — она как ни в чем не бывало, накрывала к обеду на четверых. Энджи пояснила, что, как только все будет готово, они пойдут к могиле госпожи Клаудии и встретят садовника там. А может быть, не только его.
Однако, сколько бы Донна ни сидела, преклонив у надгробия колени и промерзая до костей среди промозглого тумана, сколько бы ни расставляла по дому желтых букетов, сколько бы ни добавляла цветы в чай, она так и не увидела никого — ни садовника, ни свою семью.
Матерь Миранда тогда сказала, что никто из них не стоит пролитых слез — однажды найдется кто-то другой, кто-то особенный и достойный, чтобы разделить с Донной вечность, точно так же, как самой Миранде стоило времени и сил, чтобы обрести их — своих детей. Леди Беневиенто должна продолжать.
Донна упрашивала приемную мать остаться — скрипучим голосом Энджи обещала, что будет самой послушной, прилежной дочерью, и собственным едва слышно вымолвила одно-единственное «не уходи».
Но у Матери Миранды было множество других дел.
Говорила ли она и с Альсиной о чем-то подобном — о том, что еще найдется девочка, достаточно сильная, чтобы стать частью наследия Димитреску? Донне было любопытно, но спросить прямо она бы ни за что не решилась.
Леди Беневиенто стоит неподвижно, хотя и ловит сосредоточенно каждое слово — и страх, который из года в год удерживает ее дома, вновь сжимает колючие когти и ослабляет хватку, когда она слышит последние слова.
Выражение фарфорового, надтреснутого лица Энджи мало похоже на человеческую улыбку, но смущение и благодарность Донны находят свое отражение именно в нем. Куколка кивает догадке — все верно, в память об Эбигейл.
На смену страху приходит растерянность: Донна не знает, должна ли добавить что-то еще или уже сказанных слов достаточно. Ее, конечно, знакомили с этикетом и искусством светских бесед — но как давно у леди Беневиенто была возможность практиковаться в подобном?
Заминки достаточно, чтобы Энджи вяла все в свои руки.
— Мы сразу решили, для кого она будет, — делится куколка, не то имея в виду Донну и себя, не то прибавляя еще и других кукол. — Значит, у нее теперь будет дом? — она прижимает ладошки к груди, воодушевленная перспективой, оглядывается на Донну, как будто бы хочет с ней поделиться.
А потом осматривается кругом, как впервые, и восхищенно вздыхает:
— Такой огромный! Здесь все совсем не так, как у нас.