— Люкс был излишним. Как и шампанское.

— Они всего лишь хотят показать своё расположение Церкви, мальчик мой.

— Они пресмыкаются, — бросил Габриэль в трубку. — Подобное подобострастие и раболепие не угодно даже Ему, так как имеет под собой лишь страх, льстивое покорство и ложь.

— Ты слишком серьёзен, — вздохнул кардинал на другом конце провода. — Тебе следует расслабиться и принять дары, что тебе поднесли. Не будь невежливым гордецом, — мягко, но строго укорил он.

— Простите, Ваше преосвященство, — склонил голову Габриэль. —  Но мне нужен этот номер. Будет удобнее, если я останусь жить в нём.

— Ты можешь выбрать любой номер. Его освободят по первому же твоему слову.

— Прекрасно. Значит я остаюсь здесь.

— Он удобный?

— Отец Бирин провёл здесь почти две недели. И не жаловался.

— Отец Бирин — не ты, мой мальчик. Ты достоин лучшего.

— Он нормальный, — закатил глаза Габриэль. — Большая комната, прихожая, ванная. Всё отлично. Не о чем беспокоиться.

— Не дерзи!

— Простите, Ваше преосвященство. Я даже не думал. Но это и правда прекрасный номер. И я приму шампанское.

— Ты извиняешься уже второй раз. Прочти десять раз Отче наш и попроси прощения за свою непокорность. И даже не смей думать о плети! Ты сейчас должен быть полон сил, а не страдать от боли.

— Слушаюсь, ваше преосвященство. Я забылся. Благодарю за Вашу щедрость.

— Вот и не забывай, кто осыпает тебя милостью. Жду твоего доклада в конце дня. И будь осторожен с этим магом, общины друидов всё ещё слишком отдалены от Святой Церкви. Но он силён.

— Хорошо. Я буду предельно внимателен.

— Вот и умница. До встречи, мой прекрасный мальчик. Пусть твоя священная война будет победной.

— Спасибо, Ваше преосвященство. До встречи.   

Весь следующий час Габриэль посвятил тщательному осмотру номера. Ему повезло, что после исчезновения отца Бирина в его комнату никого не заселяли, вначале побоявшись трогать вещи инквизитора, а затем, после доклада в Архиепархию, опечатали дверь по её же приказу, ожидая расследования. В шкафу всё ещё висел запасной комплект формы и несколько смен мирской одежды, две пары военных ботинок, кроссовки и резиновые шлёпанцы. В углу стояла сумка, в которой Габриэль нашёл несколько пистолетов, боеприпасы, чашу для причастия и длинный, тонкий кинжал. Он разложил оружие на кровати, задумчиво постукивая лезвием по ладони. 

Они не убирали вещи в сейф, мало в мире нашлось бы безумцев, решившихся ограбить инквизитора. Всё их оружие и форма изготавливались индивидуально, включая патроны, каждый из которых помечался насечкой в виде креста, Божьим именем и личной пиктограммой инквизитора, чтобы после можно было по одной пуле определить, кто выпустил её. У Габриэля — изображение лилии на торце гильзы, символ справедливого и чистого суда в руках архангела Гавриила, знамение благой вести, что тот принёс пресвятой Деве Марии. У Бирина — завиток, как наконечник посоха, с которым святой Бирин совершал свои паломничества.

Габриэль убрал патрон в коробку и положил её рядом с тремя такими же. Бирин не стал брать как минимум половину своего вооружения, а значит то, куда он шёл, не казалось ему опасным местом.

— Что же ты нашёл, Бир? — прошептал он, опускаясь на одно колено и заглядывая под кровать.

Поднялся и, напрягшись, сдвинул кровать в сторону, открывая свету рисунок на полу, нарисованный мелом и который должен был быть стёрт при первой же уборке. Обычная защитная пентаграмма, нарисованная вероятнее всего магом Бирина, оберегающая его сон от вторжения нечисти. Ничего необычного.

Всё слишком обычно.

Кроме пропавших без следа опытного и сильного боевого инквизитора и весьма могущественного мага. Два года назад Бирин остановил адского пса, вырвавшегося из Преисподни, и призвал к суду целую группу пошедших вразнос магов, решивших, что колдовать это прикольно. В итоге — несколько жертв и покалеченные психики свидетелей.

И Дилан Мэддокс.

— Ты же даёшь мне какой то знак, Великий? — спросил у пустоты, что больше никогда не была для него пустой, Габриэль. — И я должен его понять?

По спине ласково прошлось бестелесным прикосновением, лёгким и нежным, будто пером. С той самой секунды, когда на Габриэля снизошло Откровение, и он услышал своё новое имя, присутствие покровителя всегда оставалось рядом с ним. Как знак, что то, что он делал, было правильным. Что он шёл тем путём, что уготовил ему Господь.

Иногда его вели и указывали верное направление, иногда просто стояли рядом и ободряли. А в самых крайних случаях белоснежное крыло опускалось перед ним, прикрывая от смертельной опасности. Покровительство архангела было настолько редким, что вся история Церкви насчитывала буквально два реально задокументированных случая, когда высший ангел брал под своё крыло инквизитора. Первый точно известный инквизитор с Гавриилом за спиной был в 13 веке, когда разгул чёрной магии привёл к чудовищного масштаба эпидемии чумы и, если бы не самоотверженность многих служителей Церкви, положивших свои жизни в борьбе со злом, возможно, род человеческий уже прервал бы своё существование. Второй отец Гаврила появился в России во Вторую мировую войну и возглавлял борьбу с чёрными магами Аненербе, и третий — сейчас.

Он.

Сказать, что появление буквально предвестника апокалиптических катаклизмов не обрадовало никого, это как сказать, что Отелло был совсем слегка ревнив. Сам Папа вызывал Габриэля на разговор, пытаясь убедить его, что имя, которое он услышал было каким угодно, но только не тем, что оказалось в итоге произнесено. Несколько суток исповедей, допросов и клятв, строгий пост на чёрном хлебе и воде, испытания холодом, одиночеством и темнотой в изолированной келье и молитв, в конце которых тогда ещё семнадцатилетний Натаниэль воззвал к своему защитнику, чтобы тот указал ему правильный путь.

Габриэль никогда больше не слышал того разрывающего барабанные перепонки, ужасающего трубного звука, с которым раскололись небеса и из них хлынул град пополам с белоснежными лилиями, завалившие главную площадь и улицы Ватикана на метр высотой. Статуя архангела Гавриила обрушилась с крыши замка Святых Ангелов, расколовшись на три части, упав в гору лилий. Папа Римский лично возводил Габриэля в сан инквизитора, напуганный гневом архангела, чья воля оказалась поставлена под сомнение. 

Историю максимально замяли, назвав случившееся чудом, сопровождавшим появление нового инквизитора, а новоназванный Габриэль сделал себе первую татуировку на правое плечо — белую лилию, увитую чётками со свисающим с них крестом. Сейчас её оплетала колючая проволока, надежно предохраняя цветок от опасностей.   

Габриэль стащил ковёр, снял картины, подвинул диван и кресло, заглянул под стол. Прошёлся ультрафиолетовой лампой по всем поверхностям и стенам, поморщившись от следов чего-то на покрывале кровати. Не стоило тут лежать. На будущее. Утёр испарину со лба и разделся до пояса, оставшись в одной компрессионной чёрной майке и колоратке. Прошёлся по всем швам между плиткой в ванной, просветил каждый миллиметр кафеля и сливы.

Что бы ни случилось, но следов крови или ещё каких то подозрительных жидкостей, за исключением покрывала, он не нашёл. Габриэль задумчиво потёр ладонью щетину. Ему нужно было привести сюда мага. Возможно тут оставались следы заклинаний, которые ни обычным глазом, ни физическими приспособлениями увидеть было невозможно.

Кстати, о маге… Габриэль посмотрел на часы, когда раздался стук. Он пружинисто поднялся на ноги и подошёл к двери, положив руку на пистолет.

— Да?

— Обслуживание номера, — раздался приглушённый деревянным полотном женский голос.

Габриэль отпер замок, осторожно потянул на себя дверь, открывая её наполовину, и осмотрел стоящую за ней молодую девушку с головы до ног. Выглянул поверх её головы в коридор, и, лишь убедившись в безопасности, распахнул дверь, впуская горничную в свой номер. Здоровая паранойя не раз спасала Габриэлю жизнь не только от нападения демонов, но и сумасшедших, считающих, что убив предвестника чудовищных событий, они, таким образом, предотвратят их.

Редкостные идиоты. Будто человек в состоянии предотвратить план Божий. 

Девушка затолкала небольшую тележку и довольно быстро справилась с недоумённым выражением на лице при виде погрома в комнате. Ослепительно улыбнулась, поворачиваясь к Габриэлю и так и застыла, намертво прилипнув взглядом к его груди, обтянутой чёрной эластичной тканью с краем вытатуированного креста, выглядывающего слева из-под края майки.

Похоть…

Она всегда сопровождала всех, с кем встречался Габриэль. Когда то он по горделивой глупости решил, будто способен исправить творение Бога и изменить себя. С тех пор его правый глаз пересекал тонкий шрам от клинка, от чего он стал немного хуже видеть на него, а похотливых взглядов стало ещё больше. ОН преподал ему хороший урок, что никогда не стоит сомневаться в божественных замыслах. Только Он мог решать, как должен выглядеть Габриэль. И если Он хотел, чтобы было так, значит Габриэль должен смиренно принять свою внешность и бороться с чужим вожделением себя.

Иногда бороться с демонами было проще. 

Бытие инквизитором популярности не убавляло. А наоборот. Возносила на недосягаемые высоты. Ни одна звезда экрана не могла сравниться с популярностью инквизиторов. Габриэль категорически с этим не соглашался, но исправить ничего не мог. Эта популярность очень часто помогала самим же инквизиторам спасать людей.

Никто. Никогда. Не переспрашивает, если инквизитор кричит: “Убегай!”

— Здравствуйте, меня зовут Ада и я буду вашей горничной. Здесь фрукты, наши лучшие сладости и вино, — застенчиво произнесла девушка, продолжая, впрочем, бесцеремонно разглядывать Габриэля с головы до ног. — Вы же пьёте вино?

— Нет, — ответил Габриэль, подходя к дивану и накидывая на себя тонкую кожаную куртку. — Я вином причащаюсь.

— Ох… ну. Я всё равно оставлю, вдруг передумаете. Это наше лучшее вино. Вам удобно? — девушка с сомнением осмотрела разгромленную комнату. — Я могу всё здесь убрать.

— Ничего не надо трогать. Благодарю за гостеприимство. — Габриэль выразительно посмотрел на дверь.

— Д-да, я пойду, — Ада направилась к выходу, как остановилась на половине пути. — Я принесу вам полотенца, и свежее мыло. Мы готовили для вас люкс, а этот номер даже никто не убирал. По приказу Церкви. Может быть вам что-то нужно? Вы говорите. Любая еда, напитки, девочки. Мальчики? Охх… — осеклась она, увидев выражение лица инквизитора. — Мальчиков не надо, я поняла. Но, вам же не запрещено… Нам нужно бояться? — вдруг выпалила она, тревожно сжимая руки в кулаки.

Габриэль понимал и её волнение, и заикание и страх, прорывающийся нелепыми вопросами. В этой сонной крошечной деревеньке, затерянной среди шотландских гор, магии сильнее местной травницы-знахарки никто не видел. А уж инквизиторов тем более. И вот он уже второй. Инквизиторы не приезжали сюда полежать на травке и порыбачить в озере.  А значит, вокруг затаилась злобная сила, которая могла ударить по жителям.

— Я здесь, чтобы вы не боялись, — мягко произнёс Габриэль. — Он не позволит, чтобы что-то случилось с Его детьми. Положись на Него, обратись к Нему за защитой и утешением, и Он спасёт тебя.

— Благословите, святой отец, — тихо попросила Ада, опускаясь на колени.

Габриэль коротко кивнул, выражая согласие, и прочитал короткую молитву над корзинкой со свежеиспечённым хлебом, от которой одуряюще вкусно пахло. Вот и вино пригодилось. Он достал из сумки свою чашу, осеняя её крестным знамением, и налил немного вина. Отломил кусочек корочки и подошёл к Аде, смотря на неё сверху вниз. Коленопреклонение было вовсе не обязательным, но он чувствовал, что ей это было надо. Одна его фигура в боевом облачении вызвала в деревеньке переполох, а слух о приезде инквизитора разлетелся в мгновение ока, опередив его на несколько часов.

Люди боялись.

Он должен был их успокоить.

— Ибо я от Господа принял то, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб… — начал Габриэль слова благословения, возлагая руку на голову девушки. Каждый из инквизиторов имел свой собственный текст благословения, основанный на стандартных речах, но дополненные обращением к своему покровителю, своему святому. За благословением Габриэля стояли в очереди даже сами инквизиторы, ибо просил он самого архангела Гавриила о заступничестве. —  Как сей преломленный хлеб рассеялся по холмам и собрался и стал одним, так да соберется Церковь Твоя от концов земли в Царство Твое; ибо Твоя есть слава и сила через Иисуса Христа вовеки. Ешь и пей этот хлеб и вино, как тело и кровь Христа, что было отдано за нас, в память о нём. Благодарим Тебя, Отец наш за жизнь и знания, что ты передал нам через сына своего Иисуса Христа. — Он вложил хлеб в рот Ады, давая ей запить корочку вином. — Небесных воинств Архистратиг, мудрый Гавриил, Божией славы служитель и мира Божественный защитник молю тебя, недостойный твой слуга, чтобы ты оградил твоими молитвами под кровом крыл, спасая и защищая рабу Божью Аду от всяких бед и мук, даруя ей силы и великую милость. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Габриэль перекрестил девушку и подал ей руку, помогая подняться. Та покачнулась, привалившись к его груди, но быстро восстановила равновесие. Посмотрела куда то ему в ключицу, покраснела, смутилась и вдруг вытащила из кармана сложенный большой лист и ручку.

— А вы.. не могли ли?.. — едва слышно прошептала она, протягивая ему вырванную страницу из календаря.

Габриэль подавил тяжёлый вздох, выдавливая из себя кривоватую улыбку. Это было то, что он не мог победить. То, с чем ему приходилось мириться.

“Нет, ты не понимаешь, мальчик мой. Скромность, быть может, и украшает служителя Божьего, но не способствует популярности Его. Не сейчас. Быть может, когда нибудь, вся эта мишура перестанет быть важной, но сейчас, если она помогает нам в борьбе с силами зла, если она разносит молву о Нём и сбивает овец в стадо, то мы будем пользоваться и этой силой. Ну же, Габи, ты один способен вознести Церковь на такие высоты популярности, что не снилось никому. И не вознестись самому. А самое главное, не позволить Зверю стать популярным. Ведь ты знаешь, как привлекательны его идеи для неокрепших юношеских умов.”

“Я понимаю, ваше преосвященство, но обязательно ли для этого оголяться?”

“Голая мужская грудь уже давно перестала быть предметом осуждения. Особенно твоя, мой мальчик. Да, штаны тоже надо будет снять…”

Габриэль развернул плакат, поджав губы уставившись на собственную голую грудь. Штаны в тот год он так и не снял, всё же это был календарь Святой Инквизиции, а не сексуальных пожарников, но длинная, облегающая чёрная юбка, расширяющаяся к полу никогда ещё не смотрелась на служителе Церкви настолько вызывающе и бесстыже. Больше на нём ничего не было. Кроме креста на шее и чёток в руках.

Распутство!

Габриэль расписался на плакате, прямо на своём голом животе, хоть так прикрывая срамоту, вернул лист счастливой Аде и взялся за ручку двери, намекая, что пора бы уже и оставить человека в покое. Та, рассыпавшись в благодарностях и напоминая ещё раз, что он может получить всё, что захочет, — особенно если он захочет исповедовать Аду за закрытыми дверьми, читалось в её глазах, — наконец-то исчезла с глаз Габриэля, который с облегчённым вздохом захлопнул дверь, предварительно вывесив табличку: “НЕ БЕСПОКОИТЬ!”.

Большое спасибо.

До встречи с магом оставалось совсем ничего, а он ещё не осмотрел зеркала — проводники душ, — и не переоделся. Закончив с осмотром номера, Габриэль быстро принял холодный душ, переоделся в чистое, проверяя оружие и привычно размещая его в кобурах на бёдрах и поясе. Поменял колоратку на идеально белую, ошейник раба Божьего не допускал грязи на себе, и застегнул молнию длинной юбки, легкой, многослойной тканью прикрывающей многочисленное оружие на обтягивающих боевых штанах. Ношение рясы не было обязательным для инквизиторов, всё же воевать, путаясь в подоле, несколько неэффективно, поэтому большинство — практически все — инквизиторов обходились обычными форменными штанами, но Габриэль считал, что вне боя он должен всё же выглядеть максимально мирски и не тыкать в и без того напуганным людям в нос пистолеты и кинжалы с ритуальными символами. Последним штрихом —  крест на верхнюю пуговицу моццетты, от которого отходили две цепочки к металлическим заклёпкам на воротнике. Моццетта прикрывала часть бронированного кожаного жилета-кирасы, выделяя статус Габриэля среди инквизиторов: кроме него её никто не носил. Он проверил шнуровку ботинок, сунул в голенище кинжал и, закрыв дверь на ключ, отправился в бар, где должен был встретиться с Диланом Мэддоксом.

Его личное секретное задание.

С третьего этажа он спустился по лестнице, не встретив никого, но в баре, куда Габриэль зашёл, распахнув двери, стоял шум.

Который почти мгновенно застыл, стоило ему войти в зал. Разговоры оборывались на полусловах, вначале на ближних к нему столиках, затем дальше и дальше, зависая напряжённым молчанием и пристальным вниманием, с каждым размашистым и жёстким шагом инквизитора, словно забивающим сваи тяжёлыми, укреплёнными железом ботинками. Габриэль обвёл взглядом притихший бар, чуть склонил голову, приветствуя местных жителей, и, найдя искомое, отправился дальше, в самый дальний угол, за которым сидел маг. Совсем ещё мальчишка, слишком юный, чтобы иметь дело с тем дерьмом, которое разгребали они, но злу было плевать, кто выступал против него.

Как и добру, кого выставлять. В конце концов самому Габриэлю исполнилось лишь восемнадцать, когда он принял участие в своём первом суде и казни колдуна. Смотреть, как живьём сжигают утратившее даже малейшее сходство с человеком чудовище, проклинающее всех на дьявольском наречии, не то, как он хотел отметить своё день рождение. Но, опять же, злу было плевать, какое тогда наступило число.

— Приветствую с Богом, — приложил он руку к сердцу, где под слоями чёрной кожи, кевлара и ткани, на его теле был начертан разведёнными в святой водой чернилами крест. — Я отец Габриэль, — представился он, выдвигая стул и садясь напротив мага.

Взглянул ему в глаза, чуть растягивая губы в приветственной улыбке. Фотография в личном деле не передавала тонкостей цвета радужек — они были разные. Мило. К их столику подпорхнула наконец-то скинувшая оцепенение официантка, избавившаяся где-то по пути от подноса с тарелками, и, широко улыбаясь, вытащила блокнот.

— Здравствуйте, меня зовут Люси, и я буду сегодня вашей официанткой. Что-то желаете заказать? Или посмотрите меню?  Я могу рассказать о любом нашем нашем блюде.

— Воду, пожалуйста, — попросил Габриэль, чуть поднимая голову.

— Обычную? Без всего?

— Можете со льдом. И чёрный хлеб.

— Просто хлеб? У нас есть сухарики к пиву разных вкусов, гренки, потрясающие, с лёгким ароматом свежего чеснока и белый соус к ним, ещё сегодня обалденный ягнёнок блюдо дня…

— Ещё сегодня постный день, — мрачно произнёс Габриэль, до конца поворачивая голову, чтобы прямо взглянуть на официантку. — Воду со льдом и гренки с солью, если вы их обжариваете в постном масле. Больше ничего не надо.

— Хорошо. Я поняла, — убрала Люси блокнот, кидая на сидящего напротив мага быстрый, насмешливый взгляд. — Сейчас всё будет.

Она умчалась в сторону кухни, оставляя их одних в пузыре тишины, вокруг приглушённого гула посетителей, которые вдруг стали разом тише разговаривать.

— Возможно надо было взять с чесноком, — хмыкнул Габриэль. — Вдруг вампира найдем. Дилан Мэддокс, — не спросил он. — Почему ты здесь? Что ты умеешь? И что ты знаешь об этом деле?

— Приятно познакомиться, укроп, — ухмыльнулся Габриэль. Это имя совершенно магу не шло. Он был слишком светлым, слишком белым и изящным. Белая акация? Нет, не настолько мощное. Скорее тысячелистник. С белоснежным облаком на сильном стебле с острыми листами. С горьким, пряным запахом, раскрывающимся лишь после того, как его сломать, и целебными свойствами, способными отпугнуть и вредителей в доме и болезнь. Да. Габриэль поставил бы на тысячелистник. — Ну а я — просто Габриэль. И давай на ты, я ещё не настолько стар.

Габриэль сдержанно улыбнулся, устраиваясь на стуле, просканировал взглядом помещение бара, в котором жизнь начала возвращаться в привычное русло, как только прошло первое впечатление от появления инквизитора. На него всё ещё поглядывали, а кое кто и обсуждал, но почти все вернулись к своей еде и разговорам. Даже шум достиг почти первоначальных децибел. Но пока что выглядело всё мирно.

Слишком мирно.

Слишком обычно.

— А она этого не заметила, — протянул он, оглянувшись в сторону барной стойки, ища официантку. — Не так сложно запомнить два дня, это известный всем факт. А Великий пост кончился в Пасху. Либо не посмела возразить, либо её вера не особо сильна. Но в любом случае, во время работы я стараюсь не есть мяса и не предаваться развлечениям. Для борьбы со злом дух должен быть силён, а он не может быть силён в излишествах.

А тяжесть на плечах ощущалась слишком явственно, Габриэлю казалось, что поверни он голову, то увидит за своей спиной стоящую фигуру с лежащими на нём руками. Его чутьё завывало сигнализацией, скручивая тело в тугую спираль и готовя к бою. Он незаметно опустил руку на бедро, отстёгивая одну из липучек на юбке и откинул часть ткани с бедра, открывая ножны с зачарованным кинжалом.

Может быть он перестраховывался, но Бирн явно недостраховался. И где он сейчас? Их главный вопрос, который они должны выяснить. Бирн и Паскаль. Габриэль встречался с магом отца Бирина несколько раз и был впечатлён его могуществом. Однажды они даже работали вместе. Паскаль знал, как останавливать самых сильных колдунов, Бирин изгонял высших демонов, вместе они были одной из самых сильных пар на острове. И последний раз их видели именно в этом мирном и совершенно безопасном баре в одном из самых тихих магических мест Шотландии.

Не стоило осуждать Габриэля в некоторой паранойе.

— Друиды умеют всякое, — пожал плечами он. — Кто-то лечит, а кто-то занимается каннибализмом и приносит людей в жертвы. Насколько ты силён? На что я могу рассчитывать? И есть ли у тебя слабые места? Я должен знать, где защитить тебя, ты слишком юн. Обычно я предпочитаю работать с более взрослыми магами. И традиционными.

Габриэль не часто сталкивался с друидами, хоть и работал в Британии, их исторической родине. На самом деле самым тесным столкновением его с друидами было обезвреживание целой общины, немного отклонившихся от верного пути и ступивших на путь неверный. Совсем неверный. С тем самым каннибализмом и человеческими жертвоприношениями. Церкви пришлось отправить в английские леса целый отряд инквизиторов, чтобы вычистить заразу до самого конца. И, учитывая, что самыми опытными и сильными малефиками были старейшие члены общества, дело оказалось на редкость мерзким. Габриэль провел после неделю в голоде и уединении молясь и счищая с себя смрад убийства стариков и женщин.

Детей.

Они не смогли спасти никого.

Этот мальчишка сумел призвать из Ада свирепую тварь. Пока он был на их стороне, и Габриэль был рад, что Бирин не прикончил там каждого, кто оказался повинен в греховном колдовстве, но маятник всегда мог качнуться в другую сторону.

Всегда.

—  Я остановился здесь, да, в бывшем номере отца Бирина. На третьем этаже, в мансарде. Это удобно для расследования.

Габриэль замолчал, заметив краем глаза, что к ним подошла официантка с подносом.

— Ваша вода, — выставил Люси перед ним большой стакан, украшенный кусочком лимона. — И гренки. Может повторить? — указала она на пустой бокал Дилана, прежде чем собрать всё грязную посуду и уйти.

Габриэль задумчиво осмотрел стакан, провел пальцами по краю, вытащил из одного из многочисленных карманов небольшой пузырёк, открутил крышку и высыпал из него в воду несколько крупинок кристаллов аметистового цвета, которые, обогнув кубики льда, ровным кругом опустились до самого дна и растворились, окрасив жидкость в едва заметный фиолетовый цвет. Габриэль осенил стакан крестным знаменем, прочитал короткую защитную молитву и только после этого сделал глоток.

— Отец Бирин был одним из самых сильных инквизиторов в Британии, — начал он, подвигая на середину стола большую тарелку с гренками и жестом предлагая их Дилану.

Взял одну, аккуратно сжимая обжигающе горячий брусок чёрного хлеба, на котором ещё шипело масло. Одна из самых страшных и мучительных пыток в арсенале инквизиции, к которой он сам прибегал лишь однажды. Не то что он хотел вообще вспоминать. У него самого на руке остался шрам от выплеснувшегося из ковша кипящего масла. Больнее лишь сдирать живьём кожу.

Действительно, и почему все боялись инквизиторов?

Габриэль сомкнул зубы на отчаянно захрустевшей корочке, слизывая с губ горячее масло и соль. Для постного слишком вкусно и жирно. Хорошо, что сегодня не постный день.

— Два года назад Бирин в одиночку без мага загнал адского пса обратно в Преисподнюю. Думаю ты слышал об этом случае, — прямо посмотрел он на Дилана, доедая обжаренный хлеб. — Пара десятков малолетних идиотов решили, что они способны управлять силами, которые рвали на части Небесное воинство ещё когда человечество у Отца нашего только в проекте было. — Габриэль медленно потянулся через весь стол к Дилану, достал из держателя возле него салфетку и откинулся обратно на спинку стула, невозмутимо вытирая пальцы. — Хорошо, что они вытащили из Ада только питомца. Без хозяина. Вот Бирн был тем, кто закрывал брешь. И теперь они говорят, что он пропал с целым магом и никто ничего не видел. Не нравится мне это.

Чему Габриэль научился за годы инквизиторской работы, так это тому, что честность — главный залог в успехе и победе. Тайны, недомолвки и сокрытые недовольства всегда приводят к тому, что они превращаются в оружие демонов и используется против инквизиторов. Поэтому всегда перед тем, как идти на дело, он открывал своему магу душу и говорил без утайки то, что могло хоть сколько то встать между ними. Поэтому и сейчас не стал скрывать того, что знал, кто такой Дилан, и кого они искали.

Ибо счастье, если они найдут Бирина мёртвым. Габриэль всем своим опытом понимал, что ничего хорошего их не ждало. И не было никого страшнее, чем инквизитор, переметнувшийся на сторону врага. Он неосознанно потёр левое плечо, почти не ощущая прикосновения через кожу, но как наяву чувствуя охвативший старый шрам огонь. Тот давно уже зарубцевался, но всё ещё беспокоил зудом и фантомными болями. Зачарованный и отравленный магией инквизиторский кинжал целился в сердце, и лишь взметнувшиеся из ниоткуда стальные перья, что видел лишь Габриэль, отбили клинок, по касательной зацепившей его плечо. Но даже этого хватило, чтобы более месяца корчиться от боли, что не снималась ни одним лекарством и заклинанием, не утихала ни от одной молитвы, сочась гноем и жёлтой сукровицей. Незаживающая рана медленно убивала всё тело, пожирая лихорадкой и бредом, в котором облегчение наступало лишь в сильных и умиротворяющих объятиях, от тихого шёпота вызывающего благоговение и трепет, от мягких перьев, укрывающих с головой. Габриэль не знал, сколько в тех видениях было от высокой температуры и галлюцинаций, а сколько действительно благодати архангела. Но после того, как он смог вообще хоть сколько то двигаться самостоятельно, он упал на колени и вознёс благодарность своему защитнику.

Практически никто из инквизиторов не выживал после подобных ранений.

Габриэль не собирался раскидываться даром, которым его благословили.

— Ты когда-нибудь слышал о малефике, который настолько долго занимается запрещённым колдовством, что стал способен уничтожить инквизитора с магом, и вокруг никто ничего не заметил. В этой деревушке размером с сексуальный опыт девственницы. В которой заметят даже изменение этого самого сексуального опыта прямо в процессе его изменения. В котором в одном конце чихнул, а с другого тебе передали пожелание здоровья? И вызвали врача. И вот они ничего не слышали, ничего не видели. Вытанцовывают вокруг меня, как только я из машины вышел. Чуть ли не ботинки целуют: люкс, фрукты, шампанское. Ладно, люкс оплатил Ватикан, — с раздражённым фырканьем махнул рукой Габриэль. — И все такие нормальные, что мой счётчик ненормальности уже сломался. А я здесь всего пару часов только пробыл. И, честно говоря, я бы всё здесь сжёг. Для профилактики.

Габриэль с предсмертным хрустом сгрыз ещё одну гренку, запивая её водой. Честно говоря, иногда у него возникало желание сжечь весь мир. Для профилактики. Последний раз он почти даже поджёг. Собственным взорвавшимся пуканом после очередного фильма по комиксам, которые он клялся больше не смотреть, но всё равно пошёл — за компанию, — и ещё около месяца злобно рычал на каждого, кто пытался его убедить, что главный герой инквизитор, бросивший своего искалеченного друга бывшего инквизитора и сваливший после неудавшегося конца света в прошлое в мирную, безмятежную жизнь, “потому что он устал!” — это лучший конец для инквизитора. “Ведь инквизиторы тоже люди. Они заслуживают нормальной жизни.”

Хрена с два они её заслуживают! Господи, прости за брань!

Уж Габриэль точно знал, что должны и заслуживали инквизиторы. И уж точно не бежать поджавши хвост от Зла, устраивая свою нормальную жизнь. Нет у них нормальной жизни. Когда они принимают своё имя, принимают Откровение и своего защитника, они отрекаются от мирской жизни, от своей семьи, от своего имени.

От своей свободы.

С того мига они — рабы Божьи. Его Псы. Его стая, что стоит на страже всего человечества. И рвут на части всех, кто пытается увеличить и без того огромное зло на Планете.

Не может инквизитор уйти со своего поста. Не может бросить службу. Лишь умереть. В бою или на мирной службе, до самого последнего вздоха он всё равно остаётся инквизитором. Спасибо, конечно, студии, что пыталась очеловечить инквизитора и показать его обычным. Вот только они не были такими. Поэтому, вот киностудию бы Габриэль точно сжёг. И ещё бы проверил, не было ли в руководящем составе одержимых и поддавшихся злу. И тоже бы сжёг. 

Для профилактики.

— Я бы хотел, чтобы ты поднялся со мной в номер и проверил его. На следы магии.

— Природа, — кивнул головой Габриэль. — Я понял. Хорошо, что тут вокруг много природы. Можно сказать, одна природа и есть. Зачем кому-то было лезть в такое Богом забытое место? Зло обычно предпочитает селиться поближе к душам, которые можно совратить. И всем нужна защита!— отрезал он, строго посмотрев на Дилана. — Даже Христа когда-то убили, а за ним стоял сам Отец. Не задирай нос, мальчик. Паскаль был сильным и опытным магом, но даже он не справился. Кто знает, что мы найдём?

Габриэль сердито нахмурился, и сделал несколько глубоких вдохов, останавливая себя. “Отец наш, великий и милосердный, укроти бурю гнева и очисти уста мои от пламени.” Он взял со стола стакан с водой, делая большой глоток и остужая голову и мысли.

— Отец Бирин был моим другом. Он рассказывал об адском псе, поэтому я знаю об этом деле чуть больше, чем то, что написано в отчёте. Я не осуждаю тебя. Но и делать вид, будто этого не произошло — не буду. Вы убили людей, Дилан. Тебе повезло, что ты отделался пятью годами. Твой пёс мог утащить тебя в Ад. Но все мы совершаем ошибки. Главное, делаем ли мы выводы, чтобы не совершать их снова.

Я слежу за тобой.

Подтекст был понятен без слов. Габриэль — параноик, и не собирался доверять магу, которого видел в первый раз в жизни, который был замешан в преступлении. Сколько бы лет он не работал на Церковь и как бы ни выслуживался перед ней. Габриэль должен был поработать с Диланом лично, увидеть его в деле, познакомиться поближе, и лишь затем подпустить к себе.

Когда то Габриэль доверял людям. Но теперь у него вместо доверия — шрам. И всё ещё ноющее от предательства сердце. На нём тоже остался шрам. Который заживал куда медленнее, чем на руке.

— Я два года не был в Британии. И в поле. Последнее время я занимался внутренними расследованиями в Ватикане. Но из-за этого дела меня отозвали обратно, отправив сюда. Возможно поэтому тебе не выдали моё личное дело, потому что просто не успели подготовить.

Или потому что личное дело Габриэля было засекречено. Как и его работа. Не нравилось ему это. Слишком много неизвестных.

— В любом случае это не разговор для места, где слишком много ушей, — махнул он рукой в сторону завсегдатаев, которые хоть и делали вид, но всё равно, Габриэль видел, как сидящие за соседними столиками отчаянно прислушивались, пытаясь разузнать хоть что-нибудь о цели приезда инквизитора. Он подхватил с тарелки последнюю гренку, засовывая её в рот и доедая, пока доставал из кармана тонкий стальной кошелёк, чтобы рассчитаться за еду. Он прикинул, сколько заказал Дилан и вытащил несколько крупных купюр, покрывая и его обед и свой хлеб. — Командировочные из Ватикана, — объяснил он, кладя деньги под тарелку.

Командировочные Габриэлю.

Концепция “все равны, но кто-то равнее других”, невыносимо раздражала Габриэля, вызывала у него жжение пониже спины, но всё равно продолжала оставаться одним из главных действующих сил человечества. Даже внутри Церкви, внутри организации, которая должна была быть глашатаем равенства и скромности, не смогла избежать фаворитизма, чинушничества и несправедливого распределения благ. Хоть его высокопреосвященство и пытался убедить Габриэля в обратном. Но очевидно, что инквизитор с архангелом оплачивался намного дороже, чем инквизитор с обычным местным святым. Тот же Бирин получал от Церкви на содержание в как минимум в два раза меньше Габриэля, когда тот ещё работал на Архиепархию Британии. В Ватикане же его доходы увеличились ещё больше. Габриэль был с этим не согласен, но смиренно не спорил со старейшими.

Он подождал, пока Дилан зайдет в туалет, высясь огромным чёрным предвестником Страшного суда посреди бара, затем направил его в сторону лестницы, по которой они поднялись на третий этаж, в номер.

Габриэль не любил магию. Вся она была от нечистого. Любая магия могла причинить боль и уничтожить не человека — его душу. И лишь самые сильные находили в себе силы сопротивляться ей, не давать совратить и запачкать грязью. Но как долго человек мог давать отпор искушению? Где находилась та грань, перейдя через которую, маг начинал утрачивать человеческие качества и превращался в монстра? Дилан уже совершил однажды ошибку. Его душа уже была нечиста. Он уже сделал шаг в сторону пропасти, и Габриэль мог лишь надеяться, что их не будет так много, чтобы рухнуть в бездну.

Хотя он не мог не признать, что это было красиво. Как и сам Дилан. Порочно-опасное и завораживающее, как и любой грех.

“Господи, да не введи в искушение…”

— Ничего, — покачал головой Габриэль в ответ на вопрос Дилана. — Вообще. Я обыскал всё несколько раз. Никаких следов: ни надписей, ни спрятанных записок, даже стены простучал. Что бы с ними не произошло, оно случилось не здесь. К счастью для владельца отеля, — выразительно двинул он бровями. — Я проверил даже на следы уборки, в номере не убирали, если только они не принесли пыль и ей посыпали ей всё. Стандартные места для тайников — пусты.

Кроме пары нестандартных, их Габриэль осмотрит чуть позже. Он перекрестил поднос с фруктами, высыпал на ладонь немного магического порошка и сдул его над пищей, смотря, как аметистовая пыль опускается на продукты. Действие, вбитое на подкорку. То, чему учили начинающих инквизиторов, заставляя вызубрить до рефлексов — никогда нельзя есть приготовленную кем-то еду в общественных местах. Как правило знание приходило само собой. После первого же магического ведьминского отравления. Габриэлю повезло, его от тупости охранял великий архангел, поэтому он успел лишь проглотить один кусок с тарелки, разметавшейся вдруг поднятым ветром по всему ресторанному залу. Он блевал червями вперемешку с колючками, харкая желчью и кровью, заливаясь слезами и соплями, проклиная себя и прося прощения у своего покровителя, что ему достался такой идиот. Два мага ставили его на ноги несколько дней, и это оказалось намного более действенным уроком, чем обычное повторение.

Габриэль видел, как ведьмин яд разлагал человека изнутри, превращая буквально в желе, которое вытекало из всех немногочисленных отверстий, с болью и настолько невыносимыми страданиями, что жертва сходила с ума раньше, чем умирала. Он видел, как яд превращал кровь в чёрную жижу, в кислоту, поражал внутренности язвами, парализовал, иссушал.

Привораживал.

Как ни смешно, но чаще, чем с отравлением, он сталкивался с приворотными ядами. По глупости, незнанию, наивности поражённые его популярностью экзальтированные девицы перекупали у поставщиков приворотные зелья и подливали их в напитки Габриэля. Что они дальше собирались делать с умалишённым, магически околдованным инквизитором, Габриэль, в силу своего опыта, предполагал. И из-за этого же опыта прекрасно знал, что в итоге получили бы эти девицы абсолютно не то, о чём мечтали. Ибо как и любая насильственная практика, приворот лишал человека разума. И никакие разъяснения по государственным каналам, сайты, ассоциации помощи пострадавших от приворота не помогали убедить людей в том, что насильно мил не будешь. И в этой формуле при использовании колдовства будет работать исключительно насилие. Снятие приворота с обезумевшего от ревности партнёра, который превращался из обещанного возлюбленного в токсичного психопата-абьюзера — одно из самых частых обращений в Святую Инквизицию. Церковные маги эти привороты пачками снимали. И всё равно постоянно находились одарённые, убеждённые, что вот они то другие, они то по настоящему любят, не то что остальные.

У них обязательно получится.

Не получилось.

Никогда.

Ни у кого.

Габриэль выбрал из фруктовой горки яблоко и хрустко откусил кусок, стирая ладонью кисло-сладкий сок с губ.

— Мне не нравится, что ты будешь жить в другом месте, — хмуро произнёс он, пережёвывая яблоко. — Я не хочу узнать, что с тобой что-то случилось, когда обнаружу твои останки на лампе в твоей комнате. Мне не нравится разлучаться с напарником, пока ведётся расследование. Здесь нам делать нечего, тут уже всё осмотрели. Отправляйся к падре и поговори с ним. Пока один, ты справишься?   Обрати внимание, если он будет нервничать, бояться, уходить от ответов. Всё, что покажется тебе важным. Разрешаю применить магию. При необходимости. Если вдруг посчитаешь, что ты в опасности — звони. Сразу же. Даже если это будет ерунда, но лучше перебдеть, чем потом собирать кости по всей деревне. — Гаюриэль подошёл в Дилану, останавливаясь напротив и протягивая грушу. —  После разговора забери свои вещи и возвращайся в отель, раз уж за люкс заплатили, значит в нём и поселимся. Вечером поработаем, изучим материалы, а утром отправимся по маршруту Бирина, проверим, где они были и что видели. Вопросы?

Габриэль не шутил про останки на лампе. Габриэль вообще очень редко шутил, даже когда шутил. Он уже один раз собирал своего напарника по частям, и не собирался этого делать впредь. Недооценивание противника — самая страшная ошибка, которую можно было совершить лишь один раз. В этом инквизиторы были похожи на сапёров, только обезвреживали они магические бомбы, а не настоящие. Но как и сапёры, ошибиться они могли лишь раз. Габриэль уже давно превысил все допустимые лимиты косяков, выданные инквизиторам, прекрасно понимая, что не будь у него такой защиты, то он уже давным-давно был бы мёртв. Восемнадцатилетний инквизитор — идиотская вещь, и, хоть Церковь и старалась тупых юнцов не отправлять в поле без поддержки более опытных товарищей, но иногда у них просто не оставалась выбора.

Он отправил Дилана к местному падре, затормозив его, перехватив за руку и осеняя крестным знаменем, прося у архангела защиты для напарника. После собрал все вещи Бирина и позвонил вниз. 

— Ресепшен, администратор Ада, чем могу помочь вам? — раздался в трубке знакомый голос.

— Это отец Габриэль, скажите, пожалуйста, люкс ещё не заселили?

— Нет, это же ваш номер, он оплачен, святой отец, — жизнерадостно отозвалась девушка, которая, видимо, в этом крошечном отеле сегодня была и за администратора, и официантку и горничную.

— Отлично. Тогда я забираю его. Со мной будет мой напарник, принесите второй комплект белья и полотенец, все дополнительные расходы отправьте на счёт Ватикана.

— Хорошо, записала. А номер, в котором сейчас вы? Мы можем его использовать?

— Да, я закончил осмотр и снимаю печати. Можете готовить его к заселению.

— Благодарю вас, святой отец.

— Подайте заявку на компенсацию ущерба за простой, — посоветовал Габриэль. — Форму можно подать онлайн на сайте Архиепархии Эдинбурга, я поставлю электронную подпись. Вам, конечно, вернут не полную стоимость, но часть убытков смогут возместить.

— Большое спасибо. Вам что-то нужно?

— Да. Вы не могли бы доставить в номер растения?

— Эм… простите? — растерялась Ада. — Цветы? В смысле, букет? В вазе?

— Нет. Обычные растения, в горшках. Не срезанные.

— Я… я посмотрю, что можно сделать, святой отец.

— И большая просьба, для меня, пусть там будут лилии в горшке.

— Лилии. В горшке. Конечно, святой отец. Не волнуйтесь, считайте они уже стоят. — Ада попрощалась с инквизитором и положила трубку, делая круглые глаза. — Конрад! — крикнул она, подзывая рабочего, который делал у них… всё, начиная от замены лампочек заканчивая протечками в туалете. — В люкс нужно доставить растения в горшках!

— Растения в горшках? — переспросил Конрад, оттирая с рук масло засаленный тряпкой. — Это герань, что ли? Для инквизитора? Чего он с ними делать будет? Сушить и курить? Ай! — отмахнулся он от стукнувшего его по бедру женского кулака. 

— Да все равно что, позвони в цветочный магазин, спроси, что у них есть. Пусть привезут. И ещё лилии. Пусть привезут лилии.

— А если у них нет лилий?

— Тогда ты лично постучишь в каждый дом Киллана и спросишь, нет ли у кого-нибудь лилий. Что?

— Может ему просто девочку привезти, и он не будет дурью маяться? Я самую лучшую найду.  По-моему у него от недотраха того, сперма в мозги ударила.

— Тиш-ше, — зашипела Ада, оглядываясь по сторонам. — Даже не смей так говорить! Ты вообще знаешь, что лилии знаменовали вступление отца Габриэля в сан инквизитора?

— Я знаю, что ты пальчики засовываешь в себя, маструбируя на пресветлый лик отца Габриэля. Ай, что? — закричал он, уворачиваясь от обрушившихся на него ударов. — Это у тебя дверца в шкафчике увешана его портретами. Это ты два часа не могла вменяемо разговаривать, когда узнала, кто у нас поселится. Прекрати!

— Пошляк! — надулась девушка, отворачиваясь от него на высоком круглом стуле за стойкой. — Это, между прочим, от всей души,  — приложила она ладонь к груди.

— А… — протянул Конрад. — Теперь душа у нас оказывается между ног. Ну-ну. Мне горшки самому отнести, или ты будешь по одному таскать, чтобы как можно больше прикоснуться к святому?

— Позвони в цветочный! — вручила девушка ему трубку, спрыгивая со стула. — А я пойду ещё раз проверю номер и принесу запасные полотенца.

— И шоколадку! — крикнул, Конрад ей вслед, смеясь.

Габриэль потратил некоторое время, приводя номер в прежний вид, возвращая на место ковёр и кровать с диваном, ещё раз прошёлся по всем поверхностям, залез под стол, проверяя столешницу изнутри, там его и застал стук в дверь, и Ада, которая пришла сообщить, что люкс полностью готов.

Надо было отдать должное работникам отеля, которые за час превратили унылый номер почти в джунгли, собрав, кажется, цветы и мини деревья со всей деревни. Горшки с распустившимися цветами всех видов и сортов стояли на подоконниках плотным строем, в алькове высилась какая-то пальма, с камина свисали длинные лозы, ещё пара здоровенных штук под потолок стояли возле стены и на белом, изящном столике — большой горшок с белыми лилиями.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил Габриэль, когда вернул свои брови обратно на место. И то, кажется не до конца. Одна бровь подозрительно подёргивалась чуть выше второй.

— Если вам что-то ещё нужно… — Ада почти прижалась к нему, с обожанием глядя в лицо. — Что угодно…

Проверить на приворот.

— Нет, спасибо, всё прекрасно.

— Быть может поесть? Выпить?

Девочку? Мальчика?

Габриэль тяжело вздохнул.

— Буду благодарен за кофе. С растительным молоком.

— Сию минуту!

Габриэль опустился на колени, складывая руки и прижимая пальцы ко лбу.

— Отец мой, Господи, не попусти на меня, Владыка, искушение, дай мне силы не посрамить Тебя нечистотой своей…

К тому времени, как Дилан вернулся от падре, Габриэль проверил сумку Бирина, вытащив всё оружие и расстегнув потайные застёжки, вытаскивая со второго дна пачку бумаг. Быстро пролистал, отложив часть, а вторую убрав в свою собственную сумку. Часть, от руки озаглавленную “Дилан Мэддокс”. Похоже, Бирин вёл какое-то своё собственное расследование того случая с адским псом, от которого его подозрительно быстро отстранили, не дав довести до конца.

— Всё не так просто, да, Великий? — привычно спросил у непустой пустоты Габриэль, не требуя, впрочем, ответа. — Куда же ты влез, Бирн? Почему я здесь?

Остальное представляло собой стандартное расследование текущего дела, за которое взялся, после того, как Ада принесла кофе и выпечку, уверяя, что всё постное и очень вкусное. За закрытыми дверьми он позволил себе расслабиться и освободиться от боевого облачения до облегчённых штанов и майки, оставив на себе лишь один пистолет с кинжалом, а всё остальное стратегически расположив по всему номеру.

— Смотри, что я нашёл, — поприветствовал он Дилана, как только тот зашёл в номер и закрыл за собой дверь. Он поднял руку и показал ему небольшой завязанный мешочек с магическими символами, от которого резко смердело тленом и какими-то благовониями. Габриэль держал это рукой в перчатке, не решаясь дотронуться до артефакта голой кожей. Мешочек наполовину был завёрнут в мешковину, которая, скорее всего, представляла собой защиту Паскаля от воздействие этого, чем бы оно ни было. — Он лежал у Бирина в запасной форме. В пакете для улик с числом, накануне его пропажи. Он нашёл это где-то здесь. И либо не успел доложить, либо до меня этот доклад не дошёл. Либо доклад просто не дошёл. — Габриэль осторожно завернул мешочек в мешковину и убрал обратно в пакет. — Хочешь кофе? Шампанское, — выразительно спросил он, кивнув на ведро, в котором деятельная Ала заменила лёд. — Печенье? Постное.

Новый маг Дилан оказался хорошим. Габриэлю было с кем сравнивать, он работал с разными колдунами, и встречался с всякими реакциями, от чванливого высокомерия до фанатского обожания. Дилан оказался… как его магия. Заземлённым. Естественным. Простым и профессиональным. Габриэль любил деловых людей, которые ставили миссию превыше всего и были нацелены на результат. Только так они могли добиться успеха.

Ещё Дилан был весьма привлекательным, и Габриэль не мог не отметить это. Симпатичный и ласкающий взгляд, и было бы это в каком-нибудь баре, Габриэль точно подошёл бы познакомиться и провести приятно время. Но сейчас ему нельзя было отвлекаться на искушение, насколько бы то ни было велико.

И от просьбы дать телефончик что-то забилось в груди. Что-то, что Габриэль усмирил, запретив себе даже думать о подобном. Он лишь вытащил свой телефон, давая контакты и забивая номер Дилана в быстрый набор. Не отвечая на шутку, лишь чуть приподнимая уголок губ в хмурой улыбке.

Он воспользовался новым номером примерно через час, написав Дилану и проверив, что с ним всё в порядке. Тот дисциплинированно отозвался, написал, что собирает вещи, и Габриэль успокоился, продолжив заниматься обыском вещей Бирина.

Ещё он успел постирать свои вещи, нижнее бельё, принять ледяной душ, помолиться и выпить отличный кофе, закусив и в самом деле вкусным домашним печеньем. То было чуть тёплым, из чего Габриэль сделал вывод, что Ада испекла его совсем недавно.

Возможно, стоило помимо приворота проверить её ещё и на одержимость.

Дилан вернулся мокрым и принёс с собой промозглость и холодный воздух с улицы. Габриэль убрал пакет с мешочком в шкаф, осеняя его крестом, подальше от них, и занялся камином, разжигая его, чтобы быстрее согреть мага.

— Это и некоторые бумаги, которые вёл Бирин, — чуть громче произнёс он, сидя на коленях перед камином. Он чиркнул длинной спичкой, поднося разгоревшийся огонёк к сложенным домиком дровам. Те споро занялись пламенем, которое начало пожирать хорошо просушенную древесину. — А что ты узнал? — повернулся он, поднимаясь на ноги и отряхивая колени.   

Пока Дилан переодевался, — и Габриэль старался не смотреть в его сторону, но всё же задержался взглядом на обнажённом теле с искусной вязью татуировок. Габриэль сам увлекался нательной живописью, имея на себе приличный уже запас рисунков, поэтому не мог не отметить помимо всё той же красоты мага, ещё и эффектность и мастерство татуировок.

“Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твоё, да придёт царствие Твоё…” 

Габриэль позвонил вниз, заказал ещё кофе и положил трубку, задумчиво обводя номер взглядом, будто искал тот самый упомянутый палисадник и не видел его.

— Ты сказал, что тебе нужны растения, — наконец ответил он, делая неопределённый жест плечом, то ли пожимая им, то ли разминая. — Я попросил растения. Но, они, кажется, перестарались, — сделал он очень сложное лицо, вначале высоко подняв брови, затем мимическая волна прокатилась через наморщившийся нос к губам и закончилось всё настоящим пожиманием плеч и наклоном головы.

У Габриэля, несмотря на кажущееся первое впечатление, было очень подвижное лицо, яркая мимика и активная, полная жестикуляция. Но года самоконтроля, паранойя и максимальная собранность во время расследований создавали ощущение боевой машины вместо человека. А на самом деле за пределами боевых миссий Габриэль был обычным человеком, конечно, чуть более сложным, сдержанным и нетерпеливым к порокам, но ему даже тридцати ещё не было. Он любил музыку, концерты, книги и даже блокбастеры по комиксам. Недавно, вот, на “Бэтмена” ходил.

И произвёл фурор, кажется, даже больше, чем сам Бэтмен.

После того, как успокоил всех, что опасности нет и он не по работе.

Власти пытались разработать формат мирской одежды, чтобы скрывать принадлежность инквизитора к его работе, но после страшных прецедентов с массовыми жертвами, они отказались от этой идеи. Незаметность, это прямо противоположное действующей форме инквизиторов, которая представляла собой слияние древних традиций и современных модных тенденций в оформление современных материалов. Иссиня-чёрные глубокие цвета, жесткие прямые линии, агрессивный силуэт, золотой или серебряный крест перечёркивающий грудь, всё это вкупе с армейской выправкой и особой, тяжёлой походкой из-за подбитых металлом армейских ботинок на высокой крепкой подошве, выделяло инквизитора из толпы, какой бы большой она ни была. Потому что иногда требовалось эту толпу остановить, перекричать, указать ей спасительное направление, чтобы вырвать из когтей демонов, поднятых мертвяков или зачарованных людей. И инквизиторы, в силу своей работы и опыта, замечали опасность раньше всех.

Никогда нельзя спорить с инквизитором, если он приказывает бежать.

Это правило буквально задалбливалось детям с рождения. Доверие к инквизиторам было беспрецедентным, неоспоримым и рефлекторным. Даже полиция не пользовалась настолько большим авторитетом, как Псы Господни. Ибо полиция могла лгать, а воины Его — нет. И именно поэтому Церковь — и Габриэль в частности, — с особой жестокостью наказывали своих бывших служащих, сошедших с правильной тропы. Они отпускали тех, кто ломался и не мог больше сражаться, они забирали с поля в кабинеты тех, кто больше не мог воевать из-за травм или возраста, они переводили старых псов тренировать молодняк, инквизиторство не было наказанием или невыносимым бременем, это была честь, избранность Божьим, и те, кто оступался и предавал Его карались безжалостно и беспощадно. Потому что лишь вера людей в них давала им в руки настолько сильное оружие. И изменники подрывали эту веру, давали поводы сомневаться в истинности действий инквизиторов.

Позволяли людям думать, что они могут оспаривать приказы инквизиторов, так как он может оказаться неправым.

Однажды такое заблуждение стоило несколько десятков жизней, когда вырвавшиеся на свободу в торговом центре низшие демоны рвали и терзали тела людей, утаскивая их души в Ад. И никто не услышал целых трёх инквизиторов, что оказались там в то время, потому что никто не поверил людям, которые, как решили многие, были самозванцами. 

Если бы у них было расписание появления демонов. Как проще стало бы всем жить.

После нескольких подобных случаев, было принято решение запретить инквизиторам облачаться в мирскую одежду без опознавательных знаков в общественных местах. А любовь Габриэля к длинным юбкам и его рост, увеличенный каблуками и вовсе сводило в минус любые попытки оказаться незамеченным. Всё, что он мог сделать, это замаскировать оружие и накинуть капюшон, чтобы скрыть лицо. Хотя он был уверен, что все демоны и ведьмы уже итак прекрасно знали его. Особенно личный демон-искуситель Габриэля, что подбирался к его душе бесчисленное число раз, не оставляя попыток совратить отмеченного архангелом инквизитора. Первый раз он столкнулся с ним сразу же после того, как Ощутил своего покровителя, тогда ещё даже не понимая, что случилось, но в поддерживающий голос вплёлся искушающий, льстивый, лживый, обещающий всевозможные блага. Габриэль заглушал его молитвами пополам с лекарствами, которые выписывал ему психиатр, так как родители решили, что он спятил. А затем уже более громкий, со зловонным серным дыханием Ада демон сулил ему рай на земле и армию в Преисподни, если он возглавит силы Зла. Габриэль его послал. Нахуй. И провёл свой первый очень кривой и неуклюжий сеанс экзорцизма, заставив демона заткнуться.

На время.

После тот периодически появлялся, чревовещая через уста малефиков, одержимых, послания гадалок, прощупывая все слабые места Габриэля и пытаясь вскрыть его любовь к Богу как калан морского ежа, долбя о камень. Хотя, быть может, тому просто было скучно и Габриэль был его хобби. Как хобби Габриэля ходить в кино.

— Зато мы явно сделали какому-то цветочному магазину месячный доход, — хмыкнул он, вытаскивая бутылку с шампанским и сдирая металлизированную крышку. Раскрутил удерживающие проволоки и осторожно вытянул пробку, негромко хлопая вырвавшимися газами. Налил в два бокала: полный для Дилана, на четверть себе, проверил на яды и протянул один магу. — За знакомство? — предложил он. — И за успешное окончание дела.

Габриэль сделал один глоток, отставляя бокал в сторону и сел на соседнее кресло, поднимая со стола папку, чтобы передать её Дилану.

— Это расследование Бирина, которое он вёл. Я пролистал его, но не нашёл ничего особенного, может быть тебе покажется что-то знакомым по магической части. Там даже нет упоминаний, где они нашли ту дрянь, — кивнул Габриэль в сторону мешочка. — Может это вообще не связано с их исчезновением, и это что-то другое, хотя поверить, что тут может водиться два вида зла так же сложно, впрочем, как и хотя бы одно. Мы же не в сериале про команду инквизиторов, которая в одной деревне может найти два десятка ведьм, армию упырей и алтарь ацтекского божка с жертвоприношениями. — Габриэль побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, размышляя над тем, что сказать дальше. — Пока тебя не было, я позвонил в Лондон. Я не был там, сразу из Ватикана полетел в Эдинбург и оттуда уже сюда. Это был анонимный запрос. Кто-то оставил просьбу прислать инквизитора в Киллин, так как здесь творится что-то подозрительное. Они связались с Департаментом в Глазго и те отправили какого-то новенького инквизитора, который совсем недавно вступил в сан. А зачем было отправлять кого-то сильнее? — развёл руками Габриэль. — В эту сонную дыру? Он должен был проверить всё и доложить. Два дня он исправно слал отчёты, что всё тихо и никаких подозрений, а на третий день поехал осмотреть озеро. И не вернулся. — Габриэль внимательно посмотрел на Дилана. — И после этого в Лондоне было принято решение отправить более сильного инквизитора с магом. Бирин был единственным свободным, поэтому поехал он. Это не более чем совпадение. Ну а меня отозвали, как ты понимаешь, после того, как у них пропало ещё двое человек. Это место жрёт инквизиторов, — грустно усмехнулся он. — Теперь понимаешь, почему именно я тут? Будь осторожен, Дилл, — тихо закончил он. — Не доверяй никому. Вообще. Моё дерьмочутьё сходит с ума с самого момента прибытия в это место, а вокруг пахнет лилиями, — взглянул он на горшок с белыми цветами. Именно поэтому он и попросил их. Так легко играть на чувствах других людей, но они ему требовалось не для сопливой ностальгии, а чтобы замаскировать Присутствие. — ОН здесь, — выдохнул Габриэль, подчёркивая слово, — ОН предостерегает меня. Так что тебе понадобится вся магия, чтобы как следует запереть здесь на ночь двери. А горшки отлично забаррикадируют окна.

Габриэль тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла, прерываясь, так как пришла Ада и принесла им ещё кофе. Улыбаясь, она внимательно просканировала Дилана, составила с подноса две большие чашки, забрала грязную Габриэля, с которой он стёр следы прикосновений своих губ — никогда не стоило недооценивать способность ведьмы наслать проклятие через слюну, — оставила блюдце с маленькими порционными шоколадками и ушла, призывая их — Габриэля, — не стесняться и заказывать что угодно. Впрочем, у него сложилось впечатление, что обращалась она исключительно к грудным мышцам Габриэля. По крайней мере глаза из ворота его майки она вытащила с трудом.

— А вообще, я о чём подумал, — сказал он, после того как за Адой закрылась дверь. Он вытащил из корзиночки с печеньем одно и захрустел сухой выпечкой. — Мы осмотрели номер Бирина, но мы не знаем, где остановился Паскаль. Он не жил здесь, только приходил к Бирну, поэтому у меня с собой лишь его вещи. Но где-то должны быть ещё и вещи Паскаля. Надо найти где он жил. Может быть что-то осталось у него.

— Ну, — пожал плечами Габриэль. — Ты сказал, что тебе нужно, я достал, надо было уточнять. А работники отеля перестарались. Так что живи теперь с этим, — взмахом руки обвёл он стихийные джунгли комнатных растений в номере. — Просто я не могу понять, эта чрезмерная услужливость происходит из действительного почтения или же страха? Ада милая девочка, я бы не хотел, чтобы она оказалась замешана в этом деле. Не хотел бы, чтобы она узнала, чем мы на самом деле может заниматься, — очень тихо закончил он, на мгновение погружаясь глубоко в себя.

Не только нечисть оказывалась под карающей дланью инквизиторов. Обычные люди также проходили через Святой суд, с разбираемыми делами по пунктам сообщничества, сотрудничества, помощи. Иногда и неучастии. Они упорно отказывались называть это “стукачеством и доносами”, но люди, которые годами игнорировали странные случаи вокруг себя и не сообщали о них в Святую Инквизицию, заканчивали тем, что эти странности заходили в их дома и убивали там. Отказываясь видеть зло никогда не стоило забывать, что зло никогда не отказывалось смотреть на тебя.

Это не было стукачеством. Это была самозащита.

— Да, — выдохнул Габриэль. — Чтобы нашли их живыми.

Сладкое шампанское загорчило в горле от этих слов, в которые Габриэль не верил. Он сам был инквизитором, и знал, что если бы Бирин был бы жив, то они бы сейчас не расследовали здесь его пропажу. Зло не брало инквизиторов в плен, чтобы потом выдать подоспевшей подмоге невредимыми. Обычных людей может, магов, но не Псов Господних. Так что лучше бы Бирин сейчас был мёртв.

Потому что Габриэль все ещё обычный человек, грешный, сомневающийся и слабый духом, сколько бы сил он не бросил на укрепление его. Кто бы ни раскрывал крылья за спиной его. Он был слаб и не хотел переживать снова те чувства, что обуревали его душу после того, как кинжал Габриэля вонзился в грудь друга. Они итак смывали с рук слишком много крови инквизиторов и магов, чтобы ещё и самим добавлять ее в бесконечно длинный список потерь.

Вопреки бытующему мнению — сейчас к счастью уже не такому распространнёному, как в средние века — они не любили убивать. Не любили пытать и не наслаждались страданиями своих жертв. Их часто сравнивали с полицейскими и солдатами армий, но между силовыми структурами и инквизиторами существовала огромная разница — инквизиторы не выбирали свой путь, ИХ выбирали. Да, многие хотели служить в Инквизиции, родители многих мальчиков и чуть менее девочек мечтали, чтобы именно их ребёнок присоединился к Святому воинству, конечно же предрекая ему долгую и головокружительную карьеру, уверенные, что вот его то обойдет стороной страшный и преждевременный конец. Но среди сотен тысяч выпускников специальных школ, хорошо если десятая часть действительно получала одобрение небес. Потому что инквизитора невозможно было сделать. Его можно было лишь благословить. Сами небеса отмечали лучших кровоточащим стигматом на груди между пятым и шестым ребром, где Лонгин Сотник вонзил копьё в распятого Иисуса Христа.  Поэтому появление среди них психопатов-карьеристов с садистическим наклонностями конечно было вероятно, но всё же являлось исключением, чем постоянством.

Да, они не справлялись. Да, они ломались. Да, они поддавались искушению и греху, заражая душу воспалённым гноем ненужного насилия, бессмысленных пыток, взяточничества, лжи, коррупции и беспутства, теряя защиту своих покровителей, однако это были лишь единицы, которых находили и жестоко карали. Ни для кого не существовало настолько суровых наказаний, как для павших инквизиторов. И последние два года Габриэль занимался именно такими случаями. И его уже тошнило от мерзости и грязи, в котором он временами переставал видеть святое. А ему было нельзя, он не мог лишиться надежды, не мог стать слепым. И, возможно, именно поэтому его отправили "погулять на воле". Проветриться и вспомнить, для чего он вообще жил на этом свете.

Быть может Дилан был его глотком свежего воздуха, который напомнил бы ему о цели их войны. О важности их миссии, о том, что они до последнего должны спасать души, даже когда кажется, что уже невозможно, они должны пытаться. Одна ошибка — это не приговор. Это всего лишь знак задуматься.

Просто последнее время Габриэль слишком много видел безнадёжно покалеченных и неизлечимо больных душ. 

— То есть ты тоже допускаешь, что это может быть морок? Надо будет проверить эту версию. Нам бы начать записывать, — порылся он в своих вещах, нашёл ручку и кинул её Дилану. — Можешь делать отметки прямо в папке Бирана, потом приобщим её к общему делу. 

Дилан активный и оптимистичный, бодро отчитывался о разговоре с местным падре, о чем то общался с фикусом, изнеженно развалившись в кресле и наслаждаясь шампанским. Юный и красивый, он был олицетворением всего того, чем не являлся Габриэль. Его почти полная противоположность, даже цветом белый, в противовес черному. Полный жизни и удовольствия, в котором Габриэль отказывал себе очень давно.

Старался отказывать. Скромность не означала фанатичную аскетичность и отказ от всех мирских благ. К тому же Габриэль просто не мог отказаться от некоторых вещей, которые приносили ему удовольствие. Но последние два с лишним года проведенные в Ватикане свели гедонистические наслаждения практически к нулю; между расследованиями он молился и учился, читая отчёты о новых делах, или учил сам, делясь с только что вылупившимися инквизиторами своим опытом. Сходил лишь несколько раз в кинотеатр и на концерты, часть из которых была органной церковной музыкой. Плотские же утехи ограничивались — по крайней мере очень старались ограничиваться — лишь близостью с кардиналом-епископом Иво.

Кардинал-епископ Иво, сам бывший инквизитор, ушедший в священничество после тяжёлого ранения и потери подвижности ноги, был самым молодым кардиналом-епископом в истории Церкви. И, видимо, из-за близости покровителя, святого Иво Бретонского, бывшего когда-то судьёй и “адвокатом бедных”, святой отец Иво, а затем и кардинал-епископ отличался весьма непримиримой позицией к несправедливости и преступлениям. Заняв должность префекта Конгрегации по делам епископов и инквизиторов, он буквально огнём и мечом начал вычищать любую заразу из Святой Церкви. Даже с точки зрения Габриэля, позиция Иво отдавала небольшой фанатичностью, и это считал человек, который сам был фанатиком. Пути их пересеклись, когда Габриэля направили служить под начало кардинала, и они быстро сблизились из-за  значительной молодости обоих, в отличие от остальных высших чинов духовенства, а также общего опыта инквизиторов. Вначале Иво оказывал Габриэлю своё духовное покровительство, исповедовал его и благословлял, обучал и делился прожитой мудростью, а затем как-то так получилось, что…

Габриэль встал на колени не для того, чтобы причаститься. 

Ну, Габриэль уже много раз отмолил этот грех.

Много грехов.

Он всё ещё был очень слаб духом. 
             
— Почти постоянно, — не стал скрывать Габриэль в общем то не такую уж и секретную информацию. — Чаще всего Он приходит с запахом лилий, бывает, с таким сильным, что его могут чувствовать даже окружающие. Иногда это прикосновение, словно пером, иногда я просто знаю, что Он рядом. Пару раз я видел часть крыла, однажды Он отбил отравленный ведьминым ядом зачарованный кинжал инквизитора от моего сердца, —  Габриэль накрыл ладонью длинный рваный шрам на левом плече, которое он тогда выставил для защиты от клинка. — Возможно ты читал об этом деле в пособиях: инквизитор потерял защиту и впустил демона в свою душу. Она растлила его, и с его помощью смогла скрыть целую секту ведьм, которые думали, что служили Церкви. А на самом деле… — покачал он головой.

Чего не было в этих пособиях, сухо перечисляющих признаки совращённого инквизитора, так это того, что тот был лучшим другом Габриэля. Одним из его наставников. Человеком, которому он доверял почти как самому своему покровителю. Человеком, удара от которого он никогда бы не ожидал. У него было подозрение, что на то и был расчёт. Вначале демон хотела просто заручиться поддержкой дискредитированного инквизитора, но, вывернув его душу наизнанку, забравшись в голову и вытащив самые сокровенные мысли, она узнала, что отец Меллит состоял в хороших отношениях с самой “шлюшкой Гавриила”. Её язвительный, полный презрения и насмешки голос иногда будил Габриэля по ночам, настолько отрава глубоко въёлась в душу.

“Думаешь, ты что-либо значишь для него, инквизитор? Ты всего лишь жалкий пёс, лижущий подошвы его стоп. Церковная шлюха, ангельская подстилка, раздвигающая ноги по приказу без права собственного голоса с вырванным языком!”

Габриэль закрыл глаза, размеренно вдыхая и выдыхая, стискивая пальцы в кулаки впиваясь ногтями в мягкую плоть ладоней, пытаясь болью выдрать себя из воспоминаний унизительных речей.

“Иди со мной, инквизитор, я наделю тебя настоящей силой, дам тебе действительно ту славу, что ты заслуживаешь, обласкаю тебя, одарю дарами, поставлю во главе великого воинства, что будет подчиняться и бояться тебя, восхищаться, превозносить и славить.”

“Небесных воинств Архистратиг, мудрый, великий Гавриил, Божией славы служитель и мира Божественный защитник молю тебя, недостойный твой слуга…”

Мягкое касание воздуха легко прошлось сзади по спине, словно сквозняк из распахнутого окна, помогая Габриэлю выбраться из своей собственной головы. Один лепесток раскрытой лилии вдруг надломился и медленно опал на стол с тихим шуршанием. Габриэль наклонился и взял его, укладывая на ладонь, иссечённую старыми шрамами и новым ранками от ногтей, в красный, оскорблённых углублениях которых уже начинала скапливаться жидкость.

— Дело в том, что ты практически никогда не можешь отличить Присутствие покровителя от естественных причин, — показал он лепесток Дилану. — Поэтому это позволяет появиться всем этим теориям заговоров, что мы просто чокнутые шизики с галлюцинациями. Они даже объяснили град с лилиями в Ватикане в день моего восхождения в сан, — скептично поджал губы Габриэль, недовольно качая головой. — Смерч захватил цветы на поле и принёс вместе с градом в Ватикан, где они просто свалились, когда изменилось давление в атмосфере. И звук тоже от шторма, они целую бригаду физиков-климатологов призвали, чтобы объяснить природу этого звука. А статуя сама упала. От ветра, — фыркнул он. — Так что с их точки зрения, Гавриил не более чем моя галлюцинация. Ну ничего, на том свете он подробно расскажет им о галлюцинациях, ведь именно он ведёт нас в последнем пути до Небес. Хотя, кого-то из них поведёт Самаэль. Так что если я псих, то миру точно ничего не угрожает. А вот если я не псих… То да, — Габриэль задрал подол майки, показывая правый бок с белеющим шрамом. — На другой стороне от парней с шапочками из фольги стоят религиозные фанатики, считающие меня предвестником Страшного суда, Новой чумы, Третьей мировой и Конца света одновременно. Видимо я для них ужаснее всех всадников Апокалипсиса разом. И они уверены, что если убить меня, то мир будет спасён, — ткнул он пальцем в шрам. — Хорошо, что они не догадались нанять снайпера, — скривился Габриэль.

Он опустил майку, позволяя своему телу расслабленно растечься по креслу и блаженно вытягивая босые ноги. Укреплённые металлом ботинки намного лучше раздавали пинки демонам — проверено, —  но несколько утомляли. Как и вся жёсткая бронированная и тяжелая форма инквизиторов. Здесь, рядом с сильным магом, окружённый огромным количеством тяжёлых горшков и оружием, Габриэль мог ненадолго скинуть паранойю и позволить себе отдохнуть. Части себя. Полностью он не расслаблялся никогда, всегда готовый вскочить и начать драться.

— Позвони на ресепшн, там телефон, — ткнул он подбородком на столик в самом углу с брошюрами меню, номерами телефонов и всякой туристической информацией, как не проехать мимо озера. Словно можно было на единственной прямой дороге свернуть куда-то не туда. — А то у милой Ады заикание случается от меня. Попроси её посмотреть бронь на те даты, может у них было всё занято. У них тут случаются наплывы рыбаков во время лучшего клёва и какие то мероприятия. И проверим ЭТО, — выделил он, забирая свою чашку с кофе. —  Надеюсь ОНО не развалит весь отель, он мне нравится, очень уютный. И обслуживающий персонал такой старательный. — Габриэль честно пытался снизить количество скептичного яда, срывающегося с губ, но не мог. — А потом надо как следует поспать и завтра поедем на озеро. Посмотрим, что же там такого необычного, что оно жрёт инквизиторов. Может туда Несси переехала? После того, как её на своём озере туристы достали. Кстати… — сделал большой глоток кофе Габриэль. — Ох, вот всё-таки кофе у них тут превосходный. — Он взял с блюдца шоколадку, переворачивая её и изучая состав на обёртке. Горький, без молока. Сойдёт. Развернул, засовывая в рот маленькую плитку. — Я видел передачу на Дискавери, они там рассказывали, что все крупные озёра в Шотландии соединены единой сетью подземных тоннелей. Так что Несси мы не отрицаем. Как и её одержимость демоном. Просто представь: огромный доисторический одержимый ящер передвигается по всем озёрам и жрёт туристов, рыбаков и инквизиторов. — Габриэль повёл ладонью, запивая мысль кофе. — Правда, это всё равно не решает вопроса, почему она вдруг стала так делать. Так что первопричину всё равно придётся найти. Надеюсь у тебя есть крепкие ботинки. Придётся завтра много походить.

— Не можем. Большинство инквизиторов кроме неявного присутствия ничего больше не чувствует. Потому что почти все святые — это обычные люди отдавшие жизнь за Бога, они могут предостеречь предчувствием, удержать от опасного шага, усилить дух при сражении, но не более. Архангел Гавриил — архистратиг, он не просто воин, он главнокомандующий. Он второй по силе ангел после архангела Михаила. Это к пресвятой Богоматери он с лилиями приходил, а к погрязшим в грехе и разврате жителям Содома с мечом, которым и разрушил город. Из всех ангелов он чаще всего спускался на Землю и доносил до людей волю Отца. Являться и сражаться — это его миссия. Он практически самое сильное существо во вселенной. Поэтому я бы не стал брать наши с ним отношения в пример. Я до сих пор не могу понять, почему Он выбрал меня. Чем я заслужил Его благодать? — Габриэль кривовато улыбнулся — теперь все его улыбки такие, после того, как демон порвал ему губы, часть нервов, что обеспечивала их движение так и не восстановилась. — Я был простым парнем и хотел был священником. Но Он решил иначе. Он сделал меня солдатом. 

“Это в тебе говорит гордыня, мой мальчик. Ты не смеешь сомневаться в решениях Его! Как ты вообще можешь думать, что Он знает хуже тебя? Ты не имеешь права! Если Он выбрал тебя, значит Он точно знает, почему, и никто: ни люди, ни святые отцы, ни даже Папа не должны в своём сердце нести и крупицы недоверия к Его воле. И тем более — ты!”

Слишком много ещё в Габриэле оставалось мелочных сомнений, слабости и гордыни. Однако он делал всё, чтобы двигаться дальше к преодолению греховности своей человеческой сути. Он старался, чтобы его покровитель не испытывал сожаление за свой выбор, но не всегда был уверен, что у него получается.

Но он и правда старался.

— Да, я был там, — ответил Габриэль, чувствуя как печальная меланхолия всё сильнее охватывает его.

“Должен ли я чувствовать эту скорбь, зная, что души хороших людей пребывают сейчас в лучшем мире, что они достигли просветления и райского счастья? Не должен ли я радоваться за них, ваше преосвященство?”

“Ты и радуешься за них, мальчик мой, но скорбишь по себе. По своему желанию быть с ними, по своей любви к ним, которой ты лишился раньше положенного времени. Это правильно. Когда ты перестанешь чувствовать боль от потери любимых, это значит, что твоё сердце зачерствело настолько, что больше не может сострадать, это значит, что зло превысило добро в твоей душе. Это значит, что ты сам стал монстром.”

— Отец Меллит был моим наставником. — Габриэль постучал ногтем по краю кружки, привычно стирая следы от губ с края чашки. Жест, по которому можно было узнать инквизиторов даже без формы. — Приёмным отцом, после того как я отказался от своей семьи и потерял с ней связь. Он был лучшим инквизитором Британии. Самым сильным, но всё равно не смог совладать с демоном. Я не заметил, — с горечью произнёс он. — Не заметил, что самый близкий мне человек изменился и стал служить злу. Мы даже не знаем, сколько он был во власти демона и что успел сделать. И даже сам великий архангел не смог мне ничего сказать. А потом мне пришлось убить его. После того, как он попытался убить меня. Никогда нельзя недооценивать зло. И то разрушение, что оно приносит с собой.

Габриэль не видел смысла скрывать подобную информацию от Дилана. Большую часть можно было прочитать в учебниках, даже близость отца Меллита с казнившим его инквизитором, напротив, эту часть рассматривали как можно подробнее, чтобы знать, какие признаки должны указывать на одержимость служителей церкви. Чаще всего любую одержимость можно было довольно легко заметить, так как чаще всего в людей проникали низшие демоны, не способные закрепиться на Земле без тела человека, и они были… туповаты. Не способны долго прятаться. Но отцом Меллитом завладела высшая. Одна из Герцогинь Ада, и её силы хватило, чтобы обдурить не только Габриэля, но и всё духовенство британской Архиепархии.

— Как по мне, так лучше фанатики, чем упрямые слепцы. Ибо когда ты отказываешься видеть зло, зло не перестаёт смотреть на тебя.

Он не помнил, кто сказал, что самым страшным изобретением Дьявола было заставить всех поверить, что его не существовало. Но был полностью согласен с ним, и казалось бы, в 21 веке, при наличии всевозможных средств для записи доказать наличие зла было элементарным делом, но они недооценили способность короля лжи к обману. В сети лежало такое количество фейковых фото и видео демонов и всевозможного колдовства, что люди постепенно начинали терять способность отличать подложные материалы от настоящих. И кто-то начинал заваться вопросом, а не были ли они враньём все до единого. А если всё ложь, то и избранность инквизиторов ложь, как и работа, которую они выполняли. И зазвучали речи, что быть может и не нужны были инквизиторы, что и не было никакой магии. И, самое страшное, что, быть может, и не было Бога! И если раньше только за одну подобную мысль объявляли еретиком и отдавали под суд, то сейчас, с глобальной либерализацией, всплеска движений за права всех и вся, всеобщей гуманизацией, сотни тысяч сайтов, книг, передач засоряли мысли людей, вкладывая им в головы богохульные идеи.

Габриэля это ужасало. Потому что он был тем, кто стоял на передовой в бесконечной битве Добра и Зла, он был “пушечным мясом”, сдерживающим границы от прорыва демонов на Землю, и он своими глазами видел, что они могли делать. И сколько бы ни уверяли сторонники теорий заговоров, новомодные психиатры-атеисты, уверяющие, что за преступлениями людей стояли только люди и их психические заболевания, Габриэль сталкивался с таким, что невозможно было объяснить никакой шизофренией.

— Тц… — цыкнул Габриэль, выставляя указательный палец. — Ты не должен блокировать наш мозговой штурм своей рациональной критикой. Я однажды видел демона в курице. Это было недолго и выглядело очень жалко, но всё же. Мы в Шотландии. Мы не можем вести расследование в Шотландии и не подозревать Несси. Будет сделано!

Габриэль поднялся на ноги, потянулся, снимая с мышц онемение и возвращая им подвижность, убрал со столика всю грязную посуду, шампанское, отнёс подальше горшок с лилиями, ставя на тумбочку возле кровати. Оттащил подальше все здоровые деревья и переставил лианы, оттащил кресла в разные стороны настолько далеко, насколько мог.

— Мы можем сходить туда сегодня, — отозвался он, отступая от совершенно пустого пространства, где остался стоять столик и размышляя, нужно ли ему на всякий случай обуться? — Или заскочим завтра перед поездкой. И не переживай насчёт транспорта, я на машине. Департамент в Эдинбурге выдал служебный автомобиль. Это внедорожник, так что сможет проехать куда угодно.

Он всё таки решил на всякий случай надеть ботинки. Просто чтобы перестраховаться. И пока Дилан искал свои магические приспособления, Габриэль натянул чистые носки и ботинки, правда, откладывая клинок из голенища на тумбочку к лилиям. Второй пистолет ему вряд ли бы понадобился, как и дополнение к кинжалу, но что ему действительно бы пригодилось, так это святыни.

Габриэль опустился на колени и бережно вытащил из сумки деревянный ларец, искусно покрытый сложной резьбой по дереву с ликом архангела Гавриила и крестами по каждой сторону, с распятым Иисусом Христом на внутренней стороне крышки,  перекрестился и, читая молитву, открыл его, доставая двумя руками фиолетовую столу с вышитыми на одном конце тремя золотыми крестами, а на второй — лилиями. Он почтительно накинул её себе на шею, вытаскивая из ларца следующий артефакт — большой, простой крест на железной цепочке, надевая его на грудь. Затем — нательную икону с архангелом Гавриилом, крупный прямоугольный образок из двух частей, раскрывающийся как книжка и содержащий внутри себя частицу Туринской плащаницы, одной из самых мощных защит от демонических сил, что вообще знала Святая Церковь и которая передавалась от одного инквизитора к другому после его ухода или гибели. Не переставая читать, он обернул запястье чётками, одна из бусин которой была сделана из креста на котором распяли Христа, и свой собственный, личный охранный амулет — простой металлический прямоугольник из двух частей, как и икона, на одной стороне которой была выгравирована лилия, а на второй — обычный католический крест. Между двух запаянных пластин лежал высушенный на страницах Святой Библии лепесток лилии с одного цветка их тех, что низвергли небеса на Ватикан в день вступления Габриэля в сан. Закончив молиться, он обратился за защитой к Гавриилу, поцеловав иконку, и поднялся на ноги, оборачиваясь к Дилану.

— Я готов, — задумчиво прокатал он губу между зубов и зажал двумя пальцами ЭТО, укладывая его на середину стола.

Отошёл, чтобы не мешать, но инстинктивно подобрался, приготовившись к чему угодно. В том числе и броситься на помощь. Хотя, пока казалось, что Дилану помощь была не нужна, тот отлично справлялся, прикасаясь к силам, которые Габриэлю были чужды, но дружелюбны. За годы работы с магами, Габриэль научился отличать светлую силу от тёмной, они обе поднимали дыбом волоски на его руках, но белую магию не хотелось содрать с себя вместе с кожей. Его новый белый маг оказался буквально белый, сильный, и явно отлично знал, что делал. Это привлекало. Ему нравился профессионализм Дилана и в целом лёгкость, с которой он обосновался в жизненном пространстве Габриэля, не вызывая ощущения отторжения и желания осадить, как это бывало с некоторыми бесцеремонными людьми. Габриэль не особо любил подпускать к себе людей, но с Диланом ему было легко.

Его чутьё говорило ему, что они поладят.

— У меня есть свои. — Габриэль подхватил с сумки пару чёрных кожаных перчаток, которые ему шил церковный маг из кожи принесённого в жертву ягнёнка.

Какая то сильная, паршивая магия, которую Габриэль не любил, но пользоваться ей приходилось для собственной безопасности. Это как со стейками — вынужденное использование, но как и на убой мраморной коровы, смотреть на ритуальный забой месячного ягнёнка определённого цвета в определённый день и время суток определённым способом Габриэлю не очень хотелось. Смерть живого существа для удовлетворения его потребностей ему претила, но он понимал, что обойтись без него не мог. Как и знал, что эта маленькая овечка меняет свои жизнь на миллионы человеческих.

Стоила ли только эта жертва того?

Габриэль натянул перчатки, осеняя каждую ладонь по очереди крестом, прикоснулся губами к крестику на чётках и подошёл к столу, чтобы посмотреть на их находку.

— Ох… — протянул он, глубоко выдыхая. — Дьявол! — Он перекрестил рот, очищая его от скверны, и наклонился над ЭТИМ. — Кажется, нам нужно побольше оружия, — пробормотал он. — И, не знаю, армия?

Габриэль видел эту дьявольскую дрянь только на картинках в учебнике, и тогда считал, что это не более чем легенда, пока Иво — кардинал-епископ Иво — не показал ему часть Корня, иссущённую, извитую, чёрную, в хранилище Ватикана. В том самом, о котором ходили слухи, теории раскрывающие теории и десятки разоблачительных исследований, часть из которых спонсировал сама Святая Церковь, чтобы продолжать убеждать всех в отсутствии этого самого хранилища. Уж слишком страшные и могущественные артефакты хранились там, чтобы сделать их достоянием толпы. Корень был надёжно закрыт несколькими слоями стекла, металла, оплетён мотивами и сохранными печатями, но даже тогда Габриэль мог почувствовать ЗЛО, что исходило от него. А тут — целый.

Целый, и будь он проклят — настоящий!

Габриэль поморщился от тяжёлого, удушливого запаха сладкого тлена, в котором всё сильнее звучала цветочная нота, постепенно захватывая весь номер и начиная преобладать над нестерпимой вонью гнили. Лилии. Они бились в рецепторах, покрывали кожу словно самые плотные духи, а затем волосы Габриэля поднялись дыбом, словно в комнате взорвалась шаровая молния, наполняя пространство озон и электричеством. Он видел, как поднимаются выбившиеся из хвоста пряди, обрамляющие лицо, чувствовал, как нестерпимо начинает жечь в затылке, и вздрогнул, когда стол под Корнем проломился, развалился на две части, будто под страшным ударом.

Меча.

— Ты можешь его уничтожить? — хрипло спросил Габриэль, приглаживая волосы рукой.

К невыносимому коктейлю запахов присоединился горький аромат гари, и Габриэль, стащив перчатку с правой руки, завёл её назад, трогая затылок. Посмотрел на ладонь и скривился от чёрной пыли — кажется, очередная встреча с покровителем подпалила ему волосы.

— Хорошая идея, — кивнул Габриэль. — Осмотрим ЭТО и сообщим на ресепшн, чтобы завтра нам прислали ключи. И она не моя подружка, — закатил он глаза. — Она моя фанатка. Принесла мне постер на подпись, — укоризненно покачал он головой, растирая глаза. — Святые угодники. Будь неладен этот календарь.

Однако, даже Великий не разметал студию в которой ангелоподобный — ха! три раза — стилист, женственно растягивая слова, накладывал ему на лицо и грудь макияж, чтобы фотограф сделал, наверное, миллион кадров во всевозможных позах. В этой проклятой обтягивающей юбке, под которую ему не разрешили надеть штаны. А ещё несколько самых эффектных фото “утекло” в сеть с полного, как Габриэль подозревал, благословения самого Папы. 

Он всё ещё не понял, как к нему относился новый Папа, потому что предыдущий его активно недолюбливал после того, что Гавриил устроил в Ватикане. Никому не нравится, когда его выставляют глупцом, даже Папе. А новый занимал самую высшую церковную должность всего три года, и Габриэль встречался с ним всего несколько раз, оставшись после разговора с его Святейшеством в некотором смятении. Как будто тот пока приглядывался к нему, не решаясь показать ни расположения, ни неодобрения.

Но календарь тот одобрил лично. Два года подряд. И в этом году должен был быть третий. словно они и правда хотели сделать из Габриэля лицо Святой Инквизиции. Габриэлю это не нравилось. Его высокопреосвященство кардинал-епископ Иво куда лучше подходил под медийный образ инквизиторства со всеми своими регалиями, наградами и саном. И на лицо был вовсе не дурён. 

А очень даже наоборот.

— У тебя сегодня день рождения? — переспросил Габриэль, выделив главную суть из сообщения. — Поздравляю. Если хочешь, можем заказать торт.  Цветы у нас уже есть. Но вообще ты мог бы попросить отложить поездку на один день, я бы справился. Наверное. Если бы взял побольше оружия.

Он обхватил пальцами крест, вознося короткую молитву всем заступникам, прося защитить жителей города от зла. Похоже, ему всё же придется наведаться к местному падре сегодня вечером и помолиться как следует, возможно проведя полный очищающий ритуал и осмотреть храм Божий на наличие скверны. И поговорить с преподобным. Не то чтобы он подозревал его, но да, обычно Габриэль подозревал всех. В первую очередь тех, на кого падало подозрение меньше всего.

— Иисус Христос! — вырвалось у него, когда он бросился на помощь на Дилану. Ему или показалось или он придумал это самому себе, но как будто на периферии глаза мелькнула золотая вспышка, рассёкшая воздух.  Габриэль помог магу подняться, бегло осмотрев его тело, не поранился ли тот, всё же тот был почти совсем раздет. И чуть нервно провёл ладонью в перчатке по руке Дилана, то ли успокаивая его, то ли себя. 

Его чуть-чуть потряхивало. Место прикосновения архангела всё ещё горело и мёрзло одновременно, как после обморожения, и он не переставал трогать себя за загривок, словно пытаясь до конца осознать, что это по-настоящему. Пытался понять, что сделал Гавриил: пытался его предостеречь и не пустить к Корню? Удержать или наоборот подтолкнуть?

Маленькую подсказку, Великий. Пожалуйста!

Но одно он знал точно — после момента с лилиями в Ватикане, ещё никогда присутствие Гавриила не было настолько явным и длительным. Даже Его спасения жизни Габриэля были эпизодические и кратковременные. Но сейчас он будто не отходил от Габриэля с того самого момента, как тот въехал в город. Его присутствие появилось уже в машине, и такого ещё никогда не случалось. Не обратить на это внимание — значило проигнорировать покровителя и его предостережения, что скорее всего привело бы затем к наказанию.

Возможно даже к смерти.

Габриэль не заблуждался ни на секунду — архангел ему ни лучший друг, не папочка, ни добрый телохранитель, он его ведущий, направляющая и приказывающая длань, его господин, который  не только ласкал, но и страшно карал. Разрубленный пополам столик явственно это гласил обвалившимися руинами, ибо удар, обрушивший толстую лакированную цельную доску был поистине сокрущающим. С другой стороны Гавриил этим мечом целые города уничтожал, так что можно сказать, что сейчас так, просто поцарапал. Но всё же это было слишком явное предупреждение, прямее только этим самым мечом по лбу.

— Супер, — пробормотал под нос Габриэль, ероша волосы. Он стащил с короткого хвоста резинку и пальцами расчесал многострадальные пряди, морщась, когда часть из них осыпалась на ковёр. — И что ты хотел сказать, Великий? Что мне надо сходить в парикмахерскую?

Одна из половин столика медленно завалилась на пол, придавливая Корень собой. Габриэль поморщился, прося прощения за непочтительность.

— Мда. — Габриэль присел перед столиком, откидывая в сторону половинки столешницы и рассматривая гладкий отполированный срез дерева, потёр пальцами ковёр и отогнул часть, посмотреть под ним: удар оказался такой силы, что прорезал покрытие и, если верить тому, что Габриэль видел, ещё и пол заодно. — Я должен позвонить. Должен сообщить кардиналу об этом. Не знаю, о чём они спорили, но Бирин обязан был сообщить о такой находке хоть куда-нибудь. Они не могли не узнать Корень, и это банальная безопасность как раз на случай несчастного случая с ними.  Я был бы благодарен, если б меня предупредили о том, что я тут найду. Взял бы побольше оружия, — мрачно добавил он.  — А ЭТО надо передать в Ватикан. — Габриэль осторожно, будто тот мог рванул, забрал у Дилана Корень и положил его обратно в пакет для улик, а пакет — в специальный герметичный контейнер, расписанный защитными символами. Он мог как угодно относиться к магии, но не признавать её пользу не имел права. — Папа должен решить, что с ним делать. У Святой Церкви хватит сил сокрыть его от подходящей почвы или уничтожить. Но, скорее всего, сначала его захотят изучить. Может это поможет находить такое быстрее и уничтожать.

Он убрал контейнер в сумку, думая, что, возможно им бы пригодился сейчас сейф. Или тайник.

— Ты можешь навести на него морок? — спросил Габриэль. — Чтобы никто не мог увидеть? Не нравится мне, что он останется без присмотра. И хоть он пролежал две недели в вещах Бирина, всё равно я был бы спокоен, если бы его никто не смог найти.

Стук в дверь прервал их, и Габриэль выхватил пистолет, прижимая палец к губам. Он дал знак Дилану отойти, и, осторожно переступая через остатки столика, подошёл к двери, спрашивая, кто там? Там оказалась всё та же Ада, которой, по мнение Габриэля, стало уже слишком много. Он тихо повернул замок, приоткрыл дверь, внимательно заглядывая за спину девушки в коридор и лишь после этого распахнул её полностью.

— Мне показалось, что я слышала шум, — защебетала он, впархивая в номер. — И пара гостей позвонила, они сказали, что… — осеклась она, уставившись на развалины стола, а затем, переведя взгляд на Габриэля, на пистолет в его руках, который он невозмутимо засунул в набедренную кобуру. — У вас всё в порядке? — спросила она. — Нет, мы не в коем случае не жалуемся, и не осуждаем, но вдруг у вас там какие то пытки… в смысле допросы, и  вам надо, и…

— Сейчас всё в порядке, — спокойно прервал её заикающуюся путанную речь Габриэль. — Несчастный случай. Постояльцам ничего не угрожает. И позвольте принести извинения за беспокойство, — прижал он руку к груди.

— О, нет-нет, — горячо возразила она. — Это вы простите за беспокойство, мы прекрасно понимаем, как важна ваша работа, продолжайте. Вам ничего не нужно? — с надеждой спросила она, снова немного зависая после нервной беседы.

Проверить на приворот…

— Нужно, — кивнул Габриэль. — Торт.

— Торт? — переспросила она, смешно задрав брови.

— Торт, — повторил Габриэль и посмотрел на Дилана. — Какой ты хочешь? И со свечками, — добавил он.

— Постный? — тупо спросила Ада, видимо, пытаясь сообразить, где ей посреди вечера взять торт. — С растительным молоком?

— Можно не постный, — разрешил Габриэль. — Но обязательно со свечками.

— Я… сделаю. И посуду сейчас… соберу. Ой!

Она споткнулась о столик, подхваченная и поставленная обратно Габриэлем, который сделал вид, что не заметил, как её руки беззастенчиво обшарили его бицепсы и… ему показалось совсем чуть-чуть зад. Они в полном молчании подождали, пока Ада заберёт пустые чашки и удалится из номера. Габриэль заперся на замок и сжал пальцами переносицу.

— Я сейчас позвоню в Ватикан, — сказал он, сморщившись, будто его лимон посыпали лимонной кислотой. — Потом мы съедим непостный торт со свечками, затем я хлебну из фляжки Бирина, схожу помолюсь и после этого нам нужно будет поспать, чтобы завтра поехать и покончить жизнь самоубийством. С днём рождения, Дилл, — похлопал он мага по плечу, проходя мимо него и, наклоняясь, чтобы оттащить обломки стола в угол.

Лучше бы это была Несси, Господи! Прости за все грехи разом.

— II —

Ночь прошла на удивление спокойно. Никаких демонов, ломящихся в дверь, ведьм, спотыкающихся о растительно-магическую сигнализацию, даже банальных наёмных убийц, прыгающих в окна. За что стоило прочитать утреннюю молитву, ибо сон Габриэля был крепким и полноценным. Проснулся он привычно с восходом солнца, поблагодарил заступников за защиту, аккуратно размялся, чтобы не повредить охладившиеся за ночь мышцы и принял горячий душ, окончательно разогреваясь и просыпаясь. Проснувшийся Дилан встретил его пожелание с добрым утром, когда Габриэль выходил из ванной, вытирая на ходу волосы. Заметно укороченные, так как вечером он попросил Дилана остричь ему недожжёные пряди, чтобы сзади они были одной длины. И теперь они оказались в той самой раздражающей промежуточной стадии, когда уже слишком длинные, чтобы начать мешать, но при этом недостаточно длинные, чтобы перестать это делать. Габриэль со смиренным вздохом вытащил из несессера комплект резинок, выбирая самую тонкую, чтобы собрать длинные пряди с висков и лица, собирая их в небольшой хвостик на макушке и открывая лицо.

Пока Дилан совершал свои утренние водные процедуры, Габриэль снял с батареи высохшее за ночь бельё, до конца вытираясь и надевая чистое. Инквизиторскую форму уже несколько десятилетий шили с применением новейших разработок в которых половина тканей была из космических программ, а вторая — из военных, и в плане эффективности теплообмена, комфорта и удобства, она уже совершенно не могла сравниться со старыми, тяжелыми, неподъёмными доспехами из прошлых веков, однако в ней всё ещё бывало жарко, так что майская погода шотландского пригорода сейчас была спасением.

Но Габриэль всё равно ненавидел быть грязным, поэтому стирал одежду так часто, как выпадала возможность, пользуясь всеми достижениями косметической промышленности, чтобы не выдавать себя демонам за километр волшебными ароматами потного инквизитора с грибком во всех влажных местах. Хотя, вонь немытых тел вряд ли могла испугать существ, что встречалась с людьми во времена средневековья.

Он пожевал нижнюю губу, размышляя, хотел ли он стирать сейчас трусы, в которых спал, но потом решил, что займётся этим вечером, со всем остальным нижним бельём сегодняшнего дня. Поэтому упаковал простые чёрные боксёры в плотный пакет, запечатывая зиплок и убрал его подальше в сумку. Недооценивать страсть фетишистов к грязному нижнему белью знаменитостей было очень большой ошибкой. Как и отрицать значимость инквизиторов для некоторых фетишистов. Габриэль до сих пор не знал судьбу той партии использованного нижнего белья, что у него выкрали в одной из гостиниц Парижа.

Программисты до сих пор ржали, вспоминая, как одна пара трусов всплыла на аукционе в даркнете.

Иногда Габриэлю казалось, что ржал даже архангел Гавриил.

Люди.

Странные.

— Я заказал нам завтрак в номер, — сказал Габриэль Дилану, сидя на кровати перед выложенным арсеналом оружия и магических боеприпасов.

Сам он колдовать не умел, все его “волшебные” способности исходили из силы его духа и веры, что призывали на помощь созданий куда высших порядков миросоздания, чем обычный человек, поэтому все сверхъественные артефакты у него (да и у остальных инквизиторов) были созданы магами Церкви. Или самим Отцом, если речь шла о частице плащаницы или Креста. Спустя пять лет службы инквизитором Папа Римский вызвал Габриэля к себе на аудиенцию и, исповедав его и благословив, передал дар из “несуществующих” архивов Ватикана. Один из самых сильных защитных артефактов Габриэля, к которому тот обращался в самых исключительных случаях, когда понимал, что другими средствами справиться не может. Простой кусочек серого камня, заключённый в металлическую, крепкую оправу на обычном жгуте.

Крошечная часть разбитых Моисеем самых первых скрижалей Завета с высеченными на них Слово Бога.

Возможно, в архивах Ватикана и хранился сам Ковчег Завета, по преданиям затерянный во время набега вавилонян на Иерусалим. Или, быть может, его вернули обратно в Израиль, Габриэль не знал, он ещё не достиг того уровня святости и просвещения, чтобы ему открыли подобные тайны. Но не верить словам Папы он не мог. Не мог сомневаться, что это действительно был камень со скрижалей.

С завтракам возникла небольшая заминка, когда бодро вкатившая гружённую тележку Ада застыла посреди комнаты с блюдом в руках, обнаружив, что столик аккуратно сложен у стены. После некоторых пререканий, Габриэль таки уговорил девушку не бежать срочно искать новую мебель на замену, а пока оставить тележку, “да, это более чем удобно”.

— Ну сегодня то точно постный день, — пробормотал Габриэль, смотря в большую тарелку с традиционным шотландским завтраком, с которой он снял железную крышку.

Из постного на ней лежало только унылая горка бобов, два обжаренных слайса томата и три шампиньона. Все остальное представляло собой… традиционный шотландский завтрак. Настолько традиционный, что Габриэль чувствовал, как его холестерин повышается и закупоривает сосуды просто от одного вида содержимого. Обжаренный бекон, обжаренная квадратная колбаса Лорни, две обжаренные сосиски, обжаренный ломтик чёрного пудинга, обжаренное в тесте яйцо по-шотландски, обжаренный тост, разрезанный на два треугольничка, обжаренные картофельные лепёшки.

Обжаренный хаггис.

Габриэль, сморщившись, потыкал в него вилкой и сунул в рот ломтик помидора.

Если их не убьют здесь демоны, то они точно умрут от бараньих потрохов, провёрнутых с бараньим салом и луком, обжаренных в бесконечном фритюре.

— О, спасибо. Милая девочка, — похвалил Габриэль ушедшую Аду, когда под второй крышкой нашёл тарелку с овсяной кашей, про которую та сказала, что она на кокосовом молоке.

Приличная порция с бананом и тёртым шоколадом, постность которого проверить уже было невозможно. Габриэль аккуратно переложил на пустую тарелку фасоль, грибы, помидор и картофельные лепёшки, подумал и добавил таки бекон с сосиской. Им сегодня неизвестно сколько бродить по озёрным лесам.

— В последней записи отца Бирина указано, что они собираются осмотреть заброшенный университетский лагерь Фирбуш на берегу озера. Я поискал его в интернете, и нигде не нашёл никакой информации о том, что он заброшен, хотя там в принципе немного информации, кроме точки на карте. В самом университете мне не смогли сказать ничего конкретного про этот лагерь, кроме того, что они не уверены, что он принадлежит именно им. Но обещали поискать. Падре тоже не смог сказать ничего про лагерь, хотя тот находится буквально в десяти минутах езды отсюда. То ли есть, то ли нет. Странно всё это, — нахмурился Габриэль, сосредоточенно размешивая кашу. — Как будто кто-то спрятал целое место. Но кто в силах сотворить такое? Обычный малефик вряд ли способен на такое. И на нас этот морок явно не действует. Как и на гугл. Но я что-то чувствую… — махнул он ложкой. — Не могу пока понять и описать, что-то цепляет, какое то знание, дёргает, будто я должен что-то вспомнить, но пока не могу. Священник, кстати, вне подозрений. — Габриэль доел кашу и захрустел беконом. — Я вчера поговорил с ним, провёл обряд очищения церкви, если зло тут есть, то до храма Господа оно не добралось. Как и до служителя его. Но он тоже… — задумался Габриэль, подбирая верное слово. — Как будто запутан. Как будто тоже пытается вспомнить, но не может. И Ада странная. Даже по меркам свихнувшихся фанаточек — странная. Она словно зациклена, словно очарована. Но я не вижу признаков приворота. Эта деревня больная. Но только внутри, и с первого взгляда не видно. Но когда начинаешь приглядываться, то начинают проступать признаки духовной гнили. Надо взять побольше оружия, — закончил он и сделал глоток кофе.

Кофе здесь всё ещё было прекрасным.

Нет, Габриэль не мог осуждать — он вообще не имел права осуждать никогда, лишь судить по закону Божьему, и уж тем более не нищий народ, разграбленный соседским народом и с практически уничтоженным культурным наследием, чудом сохранённый бежавшими в дремучие леса и в самые труднодоступные горы кельтскими племенами, большая часть из которых была колдунами, что скрывали деревеньки местных жителей от глаз захватчиков. Это сейчас шотландская культура воспевалась и возвращалась обратно, распространялась по всему свету музеями и культурными фестивалями, а раньше всё, что англосаксонам нужно было от бриттов так это земли и продукты, которые те выращивали в суровых условиях шотландских гор. Поэтому неудивительна была любовь простых шотландских мужиков к жирным, мясным и жаренным в масле калорийным бомбам, которые могли поддерживать тепло в их телах на ледяном, пронизывающем ветре.

Но разделить эту самую любовь к бараньим потрохам и салу Габриэль не мог. Особенно после двух блаженных лет среди щедрого солнца, сочных фруктов и свежайших морепродуктов. Будь благословенна Италия.

И пусть Господь будет щедр и ласков к шотландцам.

— Всё, что в тебя не поместится сейчас, можно забрать с собой, на случай, если нам придется долго ходить вокруг озера. И я возьму термос с горячим чаем, сегодня на улице тепло, но у воды всё равно будет холодно. — Габриэль с улыбкой откусил от сочной, чуть переспевшей груши, наклоняясь над тарелкой, когда с пальцев потекла брызнувшая влага. Он подхватил сладкие капли языком и взял салфетку, стирая сбежавший сок с пальцев. — Хмм… — задумчиво произнёс он, доедая грушу, которую он уже не мог оставить, так как она буквально истекала ему в рот соками, будто юная дева в похотливой горячке, пачкая ему руки буквально до локтя, так как одну струйку он так и не успел остановить. Но это не значило, что он плохо слушал Дилана, он вполне мог справиться с двумя задачи разом. И побороть грушу оказалось сложнее, чем усвоить рассказ мага. — Если ты считаешь, что у неё видения, значит мы должны будем проверить эту версию. Она действительно ведёт себя странно. Словно зачарована, но при этом нет. Я клал на неё святой крест и воду, осенял её благословением, она чиста перед Богом. Может быть у неё какие-то магические способности, о которых она не знает? Надо будет попросить прислать из Эдинбургского отдела мага-диагноста, чтобы он проверил её. Тут вообще довольно хреново всё, — кинул он хвостик от груши на тарелку, как смог собрал языком сок с губ и вытер руки несколькими салфетками. Они всё равно остались липкими и сладкими. Суровый и отважный инквизитор, поборовший грушу и испачкавшийся в её фруктовую кровь по локти. — Будь я проклят, если мы пропадём, — выразительно сказал он, поднимаясь с кресла. — Я тут сожгу всё к дьяволу, просею пепел мелким ситечком, но найду того, кто за несёт ответственность. Только руки сначала помою. Надо был нож взять, — хмуро произнёс, отправляясь в ванную.

Пока он мыл руки, он обдумывал всё, что они обсудили, раскладывая информацию по полочкам у себя в мозгу. Морок, Ада, проблемы с памятью Габриэля, Дилан умел разговаривать с цветами…

Габриэль поднял глаза, сталкиваясь со своим собственным отражением в зеркале. На чистовыбритой щеке блестело пятно сока, так что пришлось ещё и умыться. За эти два с лишним года, что он провёл в Ватикане, его лицо стряхнуло с щёк ещё немного подросткового жирка и глубже заострило резкую линию челюсти, раньше спрятанную за юношеской мягкостью. Но всё же не до конца лишилось её. Морщинки у глаз и мягкие выемки у носа подчеркнулись тенями загорелой на итальянском солнце коже, окончательно превращая его из юнца в молодого мужчину. Но он всё ещё выглядел намного младше своего не такого уж и большого возраста, а вот чувствовал себя…

Словно глубокий старец. И это особенно проявилось сейчас здесь рядом с Диланом, который внешне выглядел почти как Габриэль, но ощущался на сотню лет моложе.

Ему же всего двадцать восемь, святой Иисус! Его ровесники в Лондоне только начинают искать свой путь, а Габриэль будто бы тащится по нему веками. И общается лишь с почтенными мужами, из который пятидесяти однолетний кардинал Иво — самый юный и свежий.

Габриэль определённо засиделся в Папском дворце.

— Я не думаю, что это совпадение, — сказал Габриэль, выходя из ванны и направляясь к шкафу. — То, что здесь именно мы. Мы должны были оказаться здесь, потому что мы можем остановить зло. Нет, не так. Мы должны остановить зло, потому что выбора у нас нет. Но с нами Бог и великий архистратиг Гавриил. Если мы не справимся, то, быть может, вообще никто. Нужно быть готовым к кому угодно, даже к тому, что из Лох-Тея выполз сам Падший. Поэтому и Несси ушла. Не выдержала присутствия его эга. Слишком сверкало, — фыркнул Габриэль, кидая на кровать сумку отца Бирина.

Вытряхнул из неё оружие и начал перебирать кинжалы и амулеты. У них было правило — оружие погибшего инквизитора мог забрать себе тот его коллега, кто нашёл тело или был рядом во время гибели. После личные гравировки перебивались, и оружие уже официально начинало числиться за другим инквизитором. У Габриэля было несколько клинков, пять новых, сделанных лично ему на заказ, ещё четыре изготовленные в 19 и 20 веках, с полустёртыми клеймами разных инквизиторов, и последний, десятый, самый драгоценный и бережно хранимый — длинный баселард с потемневшей от времени деревянной ручкой и клеймом-лилией на широкой части лезвия. Лилия Габриэля была расположена с другой стороны, впрочем и без его клейма любой бы узнал кинжал инквизитора Гавриила.

Если говорить языком военных, то Габриэль представлял собой сверхтяжелое вооружение массового поражения особо крупного калибра с атомным зарядом на носителе. То, что обычно хранилось в шахтах и использовалось для потрясания и меряния органами половыми во имя сдерживания, ибо все понимали, что один выстрел из него мог привести к Апокалипсису. По мнение предыдущего Папы, работа Габриэля представляла собой бодрую и лихую стрельбу по воробьям из пушек, однако сам Габриэль рассматривал её как возможность пристреляться, потренироваться и правильно настроить все прицелы туда, куда они должны будут показывать.

А в то, что рано или поздно ему придётся дать залп из всех своих стволов он не сомневался.

Поэтому Габриэль верил в их успех. За их спинами архангел и, возможно, святой инквизитор Гавриил, к которому Габриэль также обращался за помощью и поддержкой. К тому же Дилан не какая-то там гадалка на ярмарке, а могущественный и опытный маг, способный обуздать как силы природы, так и адские, что в сумме давали лучший расклад навыков именно здесь.

Посреди природы и, судя по всему, прорывом в Ад.

Они не могли оказаться тут случайно.

Габриэль закрепил расписные металлические ножны с баселардом на поясе, проверил крепления ремней на бёдрах, сунул по кинжалу в голенища ботинок и застегнул кирасу.

— Готов? — спросил он, закрепляя на плечах моццетту с серебристой окантовкой по краю такого же стиля, как и большой крест, пересекающий кирасу Габриэля по всей площади.

Отличительный знак инквизиторов, присутствующий обычно на всей их одежде, даже на компрессионных майках. В случае паники у людей не было времени разглядывать крошечные крестики на шее, а вот бросающаяся в глаза отделка в форме креста поперёк целой груди снижала градус ужаса в толпе на несколько пунктов. И если в прошлом подобный крест как правило вселял страх и почтение, заставляя людей подчиняться, то сейчас он успокаивал и придавал уверенности от знания, что защита рядом.

Габриэль радовался этому. Что Святая Инквизиция всё же отмылась от грехов своих предшественников, несколько переусердвовавших в служении Богу и искоренении Зла настолько, что в процесс чистки Земли от ведьм, демонов и, заодно и истинных инквизиторов, коих причисляли к одержимым (ибо в средние века сложно было отличить мерзостное общение с демоном от благочестивых бесед со Святыми Покровителями) пришлось вмешаться самому архистратигу Гавриилу. И покарать погрязших в бесчеловечных пытках для удовольствия, разврате и узаконенных мучительных убийствах священников своим величественным и праведным гневом.

Впрочем, разнёсшаяся зачарованными крысами по всей Европе чума, которую наслали расплодившиеся как эти самые крысы ковены малефиков, весьма облегчили Гавриилу задачу, так как карать уже практически никого не осталось. Мир задыхался в зловонии гниющих тел, которых некому было хоронить. Беснующиеся от бессилия священники, не способные увидеть настоящую магию, так как они были всего лишь обычными людьми, обвиняли уже практически каждого первого, хаотично казня людей десятками в попытках найти причину великого мора. В то время как настоящие инквизиторы, направляемые оберегающими руками своих Покровителей, бились со злом на поле боя, побеждая и погибая в безвестности.

Тогда Зло выкосило больше половины населения Земли. Не спаслись ни восточные страны, ни азиатские, ни южные.

И косвенно вина за это лежала на одном единственном человеке (как позже, уже в 20-м веке ещё один человек стал виновником гибели почти сотни миллионов людей) — первом Великом Инквизиторе Торквемаде. Его жизнь оборвал клинок, который висел на бедре у Габриэля. Этим же клинком перерезал себе горло Адольф Гитлер в своём бункере в сорок пятом году. И как бы сильно Габриэлю не хотелось никогда в жизни не узнать, кого он должен казнить следующим, но, статистика неумолимая и беспощадная.

Два из двух.

Он просто должен успеть понять, кого ему требовалось убить до того, как человечество похоронит пару-тройку миллиардов.

И быть может именно сейчас они делали первый шаг в предотвращении будущей катастрофы.

“Небесных воинств Архистратиг, мудрый, великий Гавриил, Божией славы служитель и мира Божественный защитник молю тебя, недостойный твой слуга…”

Габриэль молился, опустившись на колени, прижав крест к губам и закрыв глаза, прося у покровителя защиту.

“О святой отче Гавриил, зряще заслуги твоя пред Господом, подвигом апостольским подобным, избранный воине, богохранимый и защитой необоримой от напастей и бед,  ходатаю пред Господем о всех с верою к тебе…”

Бархатный, глубокий звук-вибрация гулко ухнул в комнате, сгущая воздух в ней настолько, что на мгновение им невозможно стало дышать и резкий запах лилий насытил каждую танцующую в солнечном свете пылинку, остро-мягко ударил в позвоночник, заставляя каждый нерв ныть. Два крошечных белых пёрышка со стальным переливом спланировали на пол перед коленопреклонным Габриэлем и, качнувшись, застыли на ковре. У Габриэля брови полезли наверх.

— Великий?.. — спросил он, распахнув глаза и уставившись на перья. — Ты… полинял?

На него медленно завалился ближайший горшок с разлапистым фикусом, приземляясь широкими листьями прямо на голову.

Архангел Гавриил или вообще не обладал чувством юмора, или его у него было слишком много.

— Да уж, лишаться покровителя прямо перед самоубийственной миссией, — пробормотал он себе под нос, поднимаясь на ноги и ставя фикус обратно, — плохая идея, Габи.

Он подхватил с пола перья, рассматривая их на ладони. Небольшие, пушистые и белоснежные, но при этом словно припорошенные пеплом, они тяжело лежали на руки, царапая кожу острыми краями. Габриэль провёл большим пальцем по кромке и поднял его, смотря на наливающуюся алым царапину на подушечке. Он сунул палец в рот, зализывая ранку.

— Не спрашивай, — невнятно сказал он, подходя к Дилану. —  Я такое первый раз вижу, поэтому у меня нет для тебя ответов. У меня их для себя то нет. — Он остановился напротив мага, вытащив палец изо рта и внимательно посмотрев на него. — Ну, вот и ответ на вопрос, насколько ты благонадёжен. — Габриэль протянул Дилану ладонь с пером. — Великий архангел Гавриил благословил тебя и одарил своей защитой. Чтобы ты ни сделал ранее, твоя праведность и чистые помыслы перевесили твой грех. Я поставлю в известность архиепископа Британского об этом и буду ходатайствовать об уменьшении твоего срока обязательного служении Церкви. Жертвование под угрозами — это убийство. И это неправильно, — тихо закончил он, отдавая одно перо магу. — Но я благодарен тебе за помощь. Спасибо.

Он открыл свой образок с Габриэлем, в котором лежал лепесток лилии и аккуратно положил сверху перышко, закрывая тяжёлую иконку и убирая её под кирасу. За дверью он опустился на одно колено, прочитал охранную молитву и закрепил на нижней части двери зачарованную нить. Теперь любой, кто разорвёт её, открыв дверь, оставит свой след в комнате и подцепит часть заклинания на себя, по которому его можно будет найти. После он запер замок на ключ и опечатал дверь чёрной бумажной лентой с инквизиторской эмблемой. Теперь её не имел права открыть никто, кроме другого инквизитора.

— Прошу проследить, чтобы никто не входил в номер, — сказал Габриэль Аде, отдавая ей на ресепшн ключи. — Крошечная стойка администратор возле лестницы была настолько маленькой, что широкие плечи в бронированной чёрной коже, увеличенные моццеттой, казалось, вытеснили весь воздух из микроскопического фойе. Девушка восторженно кивнула, забирая ключ. — Я вынес сломанный столик в коридор, вместе с тележкой с посудой. Если принесут новый, пусть поставят у двери, я сам занесу, когда вернусь.

— Будет сделано, не волнуйтесь отец Габриэль. К какому времени подать ужин? — Ада притянула к себе журнал для записей, делая отметки.

— Мы ещё не знаем, просто оставьте что-нибудь на кухне. Для меня — постное.

— Обязательно передам, — старательно помечала распоряжения Ада.

— Ада, а где Тим? — вдруг неожиданно спросил Габриэль, наваливаясь боком на стойку. Небрежно и как бы походя.

— Тимми забрала мама, — так же рассеянно отозвалась Ада, не отрываясь от записей. — У него же сегодня… сегодня… — запнулась она, сосредотачиваясь и думая. — Он… Простите? — перевела она непонимающий взгляд на Габриэля. — Что вы сказали?

— Хороший сегодня день, — улыбнулся Габриэль. — Тепло на улице.

— О да, — будто завороженно уставилась Ада на шрамик, пересекающий губу инквизитора. — Только ветер сильный. И холодный, с озера.

— Мы тепло одеты, — выпрямился Габриэль. — Спасибо за кашу, очень вкусная.

— Пожалуйста. Удачной поездки.

До машины Габриэль больше не сказал ни слова, сжав челюсти и смотря прямо перед собой, тяжело чеканя шаг мощными подошвами. Вся его мягкость и шутливость осталась в запертом номере, сброшенная словно с домашней уютной застиранной одеждой и убранная под подушку, уступив место собранной и сосредоточенной стали, скованной жёсткой униформой. Чёрный служебный ленд ровер с символом инквизиции на боку стоял напротив переносного знака, запрещающим парковку всем, кроме служителей Святой Инквизиции. Габриэлю забронировали место для машины вместе с бронью его номера.

— До Фирбуша ехать минут десять, — прервал молчание Габриэль, закинув сумку с оружием на заднее сиденье и пристёгиваясь. Дождался пока Дилан устроится и вывел машину со стоянки. — Ты видел, — не спросил он. А утвердил. — И кем бы ни был этот Тимми, боюсь я, что мы принесём милой Аде дурные известия. — Он вздохнул, посмотрев на Дилана и сосредоточился на дороге. — Здесь недалеко есть каменный круг, если хочешь, мы можем заехать и посмотреть на него. Может быть здесь какое-то место силы? Должна быть причина, по которой выбрали этот городок. Не может быть, чтобы кто-то ткнул вслепую пальцем в карту и выбрал первое попавшееся озеро Лох потому что он в Шотландии. Должно быть что-то, — побарабанил он пальцами по рулю. — Или место, или он жил здесь когда, или ещё что. Нам нужно найти мотив выбора места. Тогда мы сможем попробовать найти того, кто это делает.

Сельские поля, заросшие кустарником и деревьями вначале редко, а затем уже сплошными полосами, у озера перешли в полноценный лес, не слишком частый и светлый, но достаточно густой с поваленными стволами, чтобы в глубине его можно было спрятать что угодно. Хоть пару-тройку поселений друидов, хоть вампирский ковен, хоть дыру в саму Преисподнюю.

Только чем именно это место отличалось от сотни подобных по всей Шотландии?

Указателя на лагерь не было, поворот к нему возник внезапно и Габриэль чуть не проехал его, затормозив и сдав назад. Низкая калитка между толстыми каменными столбами была распахнута, и Габриэль заехал на территорию лагеря, останавливаясь на заасфальтированной площадке перед несколькими длинными, одноэтажными бревенчатыми зданиями.

— Приехали, — сказал он, посмотрев на Дилана. — Ну что, пошли искать доктора Зло?

— Она отвлекалась на записи, — покачал головой Габриэль. — Не на меня. Ты переоцениваешь степень моего обаяния для неё. Она ведет себя странно. — Габриэль сверился с навигатором, не то чтобы здесь можно было заблудиться в двух улицах, но потребность перепроверять сидело у него в подкорке. — Я встречался с разным фанатичным отношением к себе, начиная от желания мыть мне ноги и заканчивая похищением и попытками убийства. Ну, знаешь, он и правда был уверен, что моё тело святое и им можно исцеляться.

Габриэль снял руки с руля, быстро одёрнул вниз куртку, показывая Дилану левое предплечье, вдоль которого тянулся длинный, белый шрам с углублением в центре. Иногда обычные люди сходили с ума и без помощь демонов, будучи совершенно дикими в своих идеях. Как потом оказалось, Габриэль был не первым инквизитором, которым решил “исцеляться” безумец, но зато самым сильным. И добытое откуда то заклинание изгнания святых с Земли и разрыва связи с человеком в случае с разозлённым Гавриилом проработало около пары недель. Впрочем, когда архангел явился карать огнём и мечом, Габриэль уже справился сам, просто заплутал в разветвлённой сети подземных катакомб времён второй мировой и несколько обессилел от потери крови и довольно большой, хоть и узкой поверхностной раны, что оставил ему психопат, когда отрезал полоску мяса.

Инквизиторы и раньше пропадали. И погибали. Не только от рук сверхъестественных сил, но и от обычных человеческих. Например, от серийных маньяков, которые ели инквизиторов. Габриэль передёрнулся с отвращением, как всегда, когда вспоминал того, кто съел часть него. Иногда он не понимал, зачем демоны вообще выбирались на Землю, человечество само прекрасно справлялось с уничтожением добра, но точно знал, что людская злоба и пороки открывали врагу лазейки для того, чтобы выбраться из Преисподни. Демоны редко овладевали праведными. И детьми. И был лишь вопрос времени, когда на безумца-каннибала наткнулся бы какой то прихвостень Ада и воспользовался бы им для себя.

Но зато они узнали о существовании ритуала разрушения связи инквизитора с его покровителем. И вместе с ним о законсервированном подземном бункере оккультных нацистов посреди лесов Румынии. Церковные отряды до сих пор разгребали бумаги, видеоплёнки и раскапывали групповые могили, в нескольких из которых лежали десятки инквизиторов, на которых испытывали эффективность заклинаний.

В иные ночь, когда сон отказывался смилостивиться над Габриэлем, он приходил в ужас от самого существования себя. От того, что он знаменовал своим появлением. От мысли об очередном испытании, через которое должно пройти человечество и извлечь очередной очень жестокий урок. 

Но он никогда не проклинал небеса. Никогда не гневался на Бога, не спрашивал: “Почему? За что?” Потому что знал, что во всех мировых катастрофах всегда были виноваты люди. И пусть у человека чаще всего было одно лицо, но за ним стояли десятки соратников, сотни поддерживающий, тысячи согласных. Торквемада, Гитлер, Ирод. Габриэль считал, что одно из появлений инквизитора с архангелом пришлось на то время, когда на Землю обрушились голод, землетрясения, когда злой гений иудеев повелел истребить всех младенцев и пытался препятствовать рождению Сына Божьего. Габриэль провёл обширное исследование — неоконченное всё ещё, — на тему предыдущих появлений архангела Гавриила в истории человечества в своей выпускной работе в Университете Богословии и Инквизиции. Сейчас он учился в аспирантуре и каталогизировал сведения для кандидатской работы, и Ватиканские архивы оказали ему большую помощь.

Так что Габриэль был буквально специалистом по глобальным человеческим катастрофам, устроенными людьми. И нисколько не обманывал сам себя в том, что по какой либо причине именно в этот раз что-то должно было измениться. Нет. Прямо в этот момент люди — именно люди — вели свой род к массовой гибели. И вот это его страшило. Что катастрофа была неизбежна. Предопределена. Потому что его отметил архангел Гавриил. И он мог лишь молить, чтобы Отец вразумил его, открыл глаза, помог ему увидеть зло раньше, чем оно бы нанесло последний удар.

Поэтому он смотрел. Изо всех сил. Подмечал каждую деталь, не отвергал ни одной странности, совпадения или хоть сколько то громкого дела, затрагивающий мир. Собирал пазл в попытках увидеть картину. Но деталей было слишком много.

— Она залипает, — сказал Габриэль поправляя рукав и вновь сосредотачиваясь на дороге. — Как будто у неё выключается мозг, когда она видит меня, раз, — он щёлкнул пальцами, — и света там больше нет.  Я проверил её на одержимость, на приворот, на прямое магическое вмешательство, она чиста, но что-то с ней очень сильно не так. Всё здесь не так. Странно, что Бирн этого не заметил.

Над озером стелился туман. Густой и белый, он заворачивал водную гладь в пушистые облака и скрадывал видимость после пары метров белёсого пространства. Габриэль скинул скорость и включил фары, чтобы не столкнуться с кем-нибудь на просёлочной однополосной дороге. Движение здесь, не смотря на отдалённость от городов, всё же существовало. И активнее, чем казалось при рассмотрении карты. Вокруг озера были раскиданы базы отдыха и стоянки для кемпинга, рыбаки и виндсёрфингисты приезжали сюда порыбачить и поплавать. Собственно, лагерь в который они направлялись и был для команд Университета по виндсёрфингу и каноэ.

— У меня есть идея, — качнул головой Габриэль. — Нужно заехать в церковь и посмотреть метрические книги. В таких городках священники до сих пор фиксируют каждое рождение, брак и смерть в церковных архивах. И, если, например, в больнице можно стереть данные, то вряд ли зло сможет это сделать в божьем храме. Заодно спросим отца Финли, что он знает. Теперь, когда мы примерно наметили направление вопросов. Сначала каменный круг, затем отец Финли и в конце номер Паскаля. А потом уже сядем и обсудим, что мы узнали. Может что-то прояснится.

Габриэль вышел из машины, закрыл дверь и осмотрелся кругом. 

Обычный лагерь-база, несколько рубленных домов, два длинных перед ними, сбоку и на берегу озера, лодочная пристань, пирс, чуть в отдалении виднелось несколько домиков поменьше, сколько их мешал рассмотреть туман и лес, в сени которого они прятались. Очень уютное, умиротворённое и тихое место.

У Габриэля вдоль позвоночника прошёлся лёд, кусая кожу и покрывая её мурашками. Метафорически — вся его шерсть поднялась дыбом. Он вытащил из кобуры пистолет, и крепко зажав рукоять в ладони, подошёл к Диланом, который готовился к ритуалу.

— Принято, — чётко и коротко ответил ему после, когда тот вытащил из какой-то коробочки огонёк, что чуть не запутался в тумане, но в итоге остался на плече мага. — Тебе не кажется, что туман становится плотнее? Я уже практически не вижу озера. Не отходи далеко, нам нельзя потерять друг друга.

Он последовал за Диланом, нависая за его спиной угрожающей охраной и внимательно сканируя всё вокруг. Первый дом оказался административным зданием с кабинетом директора и приёмной. Замок на двери был сорван и опечатан знакомой всем чёрной лентой с золотым гербом инквизиции. Знак, что здание осматривали по приказу Святой Инквизиции.

— Бирн был тут, — провёл Габриэль пальцем, обтянутым в чёрную тонкую кожу, по пломбе, прежде чем оторвать её. — Погоди.

Он придержал мага за плечо, свободной рукой распахивая дверь и запуская вперёд огонёк, шустро юркнувшего в полумрак холла, быстро осмотрел помещение и только после позволил магу зайти, страхуя его спину. И поморщился от резкого запаха, обрушившегося на них.

— Плесень, — тихо сказал он, продолжая держать Дилана и не пуская его внутрь. — Лучше этим не дышать.

Он достал из одного из карманов несколько чёрных респираторов, герметично запакованные в пакеты, отделил два, вскрыл один и надёл, протягивая вторую упаковку Дилану.  Как и практически всё, чем пользовались инквизиторы, респираторы также делались на заказ, обладая более лучшими характеристиками, чем обычные бытовые маски, практически полностью защищая от вирусов, химикатов и даже радиоактивной пыли. Жёсткие и плотно прилегающие, с круглым клапаном сбоку, они не раз спасали Габриэлю жизнь, когда ведьмы выпускали в воздух свою отраву. Габриэль поправил маску на лице, плотно прижимая жёсткий фиксатор к переносице, и пошёл дальше по коридору, осматривать комнаты.

— Здесь везде плесень. — Под респиратором его голос звучал глухо и смазанно. — И либо она проросла естественно, от сырости, поэтому лагерь перестали использовать, но я бы, конечно, с нашим везением на это не надеялся. 

Стены были покрыты плотным, пушистым разноцветным ковром, взрывающийся мелкой пылью от каждого шага под их ногами. Миллиарды спор вились в воздухе, оседая на разноцветные узоры всех цветов радуги. Габриэль остановился напротив неоново-салатовых разводов, флуоресцентно светящейся в темноте угла. Он, конечно, не ботаник, но мог поклясться, что никогда в жизни не слышал про светящуюся плесень.

В первом доме они ничего не нашли, никаких подозрительных алтарей, следов жертвоприношения, странных пугающих деревьев посреди общего туалета на три кабинки. Только пол в нём был заляпан тёмной, липкой субстанцией, по которой Габриэль не решился пройти. Он только зачерпнул её деревянной палочкой и упаковал её с образцом в пакет для улик. также собрал разной плесени и уложил их в пластиковый футляр. Пусть в лаборатории разбираются, что они нашли.

— Здесь чисто. Идём дальше?

Второе здание оказалось большой раздевалкой с душевыми и шкафчиками для вещей. У него был второй выход сразу на берег, но и там помимо протекающей чёрной жижей кранов и всё той же плесени больше ничего не оказалось. Исследовав пустые шкафчики, они вышли на улицу, где Габриэль чуть не сшиб большой мусорный контейнер, наткнувшись на него возле входа.

Он опустил руку, протянувшуюся было к лицу, чтобы снять респиратор, оставляя маску на месте. Туман влажно окутал всё тело, собираясь капельками на волосах и одежде. Этим тоже лучше было не дышать.

— Нужно будет проверить мусорные баки, — сказал он, вставая рядом с Диланом. Ему не хотелось отпускать мага дальше чем на шаг от себя, и тем более потерять его в этом тумане, который ватой обкладывал их со всех сторон, скрадывая звуки, приглушая их громкость. На уши будто давило высоким давлением, и даже ресницы словно увязали в белом киселе, тяжело раскрываясь. — Там ещё несколько домиков. Дилл, — позвал он. — Ты не мог бы сделать что-нибудь с этим туманом? Я не уверен, что он природного происхождения.

Иногда Габриэль забывал, что и другие люди могли обращаться к архангелу, а не только он обладал этой частной привилегией, но, в отличие от всех остальных, ему Гавриил отвечал. А в этом месте уж слишком подозрительно активно. Поэтому он с лёгким удивлением посмотрел на Дилана, что призвал архангела для борьбы с туманом.

Даже Габриэль забыл, что архангел Гавриил был ангелом огня, и что друиды из всех магов, наверное, наиболее близко управляли природными стихиями. При всей своей юности, Дилан оказался наиболее ценным магом именно здесь, где природа царила. И Габриэль вновь вознёс благодарность за нового напарника, с которым ему невероятно повезло.

Правда, он не верил в везение. А вот в направляющую длань Отца и ангельское покровительство — да.

— Я здесь, — спокойно отозвался Габриэль, кладя руку на плечо Дилана. — Чувствую тоже самое, что и ты.

Он слегка сжал пальцы, давая Дилану почувствовать себя и заземлиться. Даже добрая магия иногда нарушала связь с реальностью и могла привести к дезориентации, злая же действовала намного сильнее на психику, ибо не только приносила с собой ощущение чего-то неправильного и нездешнего, но и цепляла за все рецепторы острым чувством опасности и ужаса. И ни один инквизитор никогда не смеялся над новенькими на первых заданиях, когда те буквально терялись в четырех стенах, не в силах найти выход из одной комнаты или инстинктивно бежали в панике от опасности. Они все там были. Однажды Габриэль чуть не утоп в болоте, когда бросился в страхе из лесного домика малефика. Спасибо магу-напарнику, остановившего его по колено в ледяной, топкой воде.

Почему же первый инквизитор приехал сюда один? Это первое и нерушимое правило любого служителя церкви — никогда не приближаться к злу в одиночестве. Те же правила, что и для полицейских и солдат. Они те же воины с таким же злом, лишь преступники чуть иные.

— Даже в торговом центре в Лондоне не было настолько жутко, а там буквально открылась дверь в Ад. — Габриэль пропустил Дилана в огоньком вперёд, страхуя его со спины. Дверь в домик он закрывать не стал, подперев её каким то каменным обломком. — Сходил, называется, крестильный комплект купил. Моя бывшая напарница-колдунья хотела, чтобы я крестил её малышку, и хоть я и не специализируюсь на рождении, больше на смерти, но она настаивала, так что я хотел сделать ей подарок.

Габриэль говорил первое, что приходило ему в голову, лишь бы разрушить плотную тишину, ватой закладывающей уши. Тьма в домике, что окружала их, казалось была осязаемая и её с трудом рассеивали лампы, которые они включали в каждой комнате. Что бы тут ни случилось, а они в общем то уже знали — что, оно произошло именно здесь.

— Такие чудесные комплекты сейчас делают для детишек, одно заглядение. Вышитые, с кружевами, и я нашёл один с вышитыми серебряными лилиями и крестом, как снаружи раздались крики. Я был без напарника, но кроме меня в центр пришли ещё два инквизитора и церковный маг без своего инквизитора, так что мы конечно справились, но… — шумно выдохнул Габриэль, останавливаясь в дверях большой комнаты.

Судя по сдвинутым в сторону двухъярусным кроватям, тут когда-то была общая спальня. Сейчас же…

Габриэлю хватило одного взгляда для понимания, что использовать по назначению эту комнату больше не будут никогда.

— Жертв было много, — закончил он свой рассказ.

Он не хотел заходить сюда. Всё его естество рвалось обратно, наружу, на свежий воздух, не отравленный туманом, на яркое солнце, под чистое небо, где жила надежда на добро и хорошее, где ещё оставался шанс, что они спасутся и победят.

— Когда-нибудь видел такое? — с трудом шевеля языком, спросил он, морщась от чавкающего звука, с которым подошвы прилипали и отрывались от залитого багряно-чёрным пола.

Части досок не хватало, и провал посреди комнаты зиял болезненной раной, которая, как показалось Габриэлю, едва заметно пульсировала и вздрагивала, покрываясь рябью.

Само мироздание здесь травмировалось, получило непоправимые разрушения и заразилось скверной, от которой умирало всё вокруг. разрастаясь и пожирая гнилью всё вокруг. И Габриэль вдруг с ясностью понял, что несколько недель и весь Киллин бы оказался внутри ядовитого круга, что последовал бы дальше и остановился лишь тогда, когда энергия, появившаяся здесь от зародившегося семени зла иссякла, утратив свою силу. 

В самом углу небрежно было скинуты какие то вещи, покрытые тьмой. Габриэль расчистил ком, откинул в сторону изжёванное и испачканное детское платье, кофточку, куклу. Затем вытащил из чёрного клубка какую-то фигурку. Чёрная слизь вязко потянулась за ней, неохотно выпуская жертву из своих склизких щупалец. Габриэль протёр то, что казалось головой, с каждым новым движением руки всё яснее понимая, что он держал. Тёмно-коричневая бусинка слепо уставилась на него, осуждающе спрашивая, почему он не пришёл раньше?

Почему не остановил?..

Габриэль на несколько секунд прикрыл глаза, пережидая, когда поднимающаяся из нутра жгучая кислота схлынет обратно. Его требовалось пара таблеток антацида. И, быть может, небольшой огнетушитель.

— Я нашёл Тима, — с горечью произнёс он, поднимаясь на ноги. Он протянул фигурку Дилану, оказавшейся симпатичным псом явно ручной работы с бантом и жетоном на груди.

Жетоном, на котором было выбито: “Тимми”.

— Он, наверное, держал его в руках, когда… умер. Здесь всё надо сжечь, — резко бросил Габриэль, вытаскивая из кармана упаковку пакетов и убирая в один из них игрушку. — Я серьёзно. Не уверен, что хоть что-то здесь осталось пригодным для жизни. Сжечь и провести ритуал очищения. Пару сотен ритуалов. Помоги, — выдал он Дилану часть разнокалиберных пакетов. — Собери всё, что посчитаешь нужным, потом разберёмся.

Никогда ещё работа не приносила ему столько боли. Физической и душевной. Каждое движение казалось пронизывалось сотнями игл, впивающихся в тело. И чем дольше они находились рядом с ямой, тем невыносимее становились страдания. Словно душу и тело рвали одновременно.

А самое главное — Габриэль практически утратил связь со своим архангелом. Ещё на крыльце он чувствовал легкое прикосновение крыла, но внутри всё отрезало, и иногда свежий ветерок проносился рядом с его лицом, и тогда боль чуть утихала, а на периферии зрения мелькала золотая вспышка, но подобное Габриэль чувствовал лишь однажды, когда тот психопат-каннибал заклятием разлучил его с покровителем.

Но всё же мгновения, что приносили облегчение, давали ему понять, что Гавриил рядом, и борется где-то в своих сферах с тем же злом, что и они.

Даже плесень тут не росла.

Габриэль выбирался из домика практически бегом, спрыгивая с крылья в зелёную траву, по которой хоть и стелился туман, но всё же там ещё сохранился чистый воздух, живой, не ядовитый. Он содрал с себя маску, кашляя и судорожно втягивая кислород в горящие лёгкие. Запах лилий разлился кругом, раскрываясь белыми цветами вокруг Габриэля, почти тут же чернеющие и осыпающиеся золой в тяжелом тумане, но на плечи снова привычной тяжестью легла мягкость крыла.

Здесь всё было заражено. Почва, растения, воздух, даже вода у берега отливала блестящей, жирной, больной чернотой. После того, как инквизиторы закончат с этим лагерем, бригаде по обеззараживанию придётся тут хорошо потрудится. Быть может даже не один год. Нечистое, грязное, отвратительное место. Противоестественное и кощунственное, не должное не то чтобы появиться, даже помыслить о том.

Габриэль тяжело дышал, чувствуя, как гнев зарождается в нём, крошечным раскалённым огоньком, разрастается в пламя и поднимается вверх, будто вулкан, пожирая на своём пути его внутренности, сжигая живьем кишки, вскипая кислоту в желудке и опаляя пищевод, вырываясь изо рта яростным рычанием, выплёскиваясь тяжёлым, жалящим обвинением и

приговором…

— Зло, что свершилось здесь, любое существо, что произвело его, что помогало ему, что знало и промолчало, из корысти ли или неправедных устремлений, приговаривается к смерти любым способом, доступным на момент поимки, без суда, без возможности сказать последнее слово, без возможности помилования или отсрочки должно покараться по справедливости, и справедливость эта — уничтожение без сомнений и колебаний. Приговор вынес святой отец-инквизитор Габриэль.

У него было это право высшего инквизитора единолично обвинять и заочно приговаривать к смертной казни. Право, которое дала ему Церковь и сами Небеса, что делало его не убийцей, а лекарем, очищающем Землю от болезни. Он был садовником, пропалывающим розарий и уничтожающий сорняки, что губили его. Тот, кто в этом лагере совершил подобное, не был ошибающимся или охваченный нестерпимыми эмоциями, нет, то было хладнокровное и расчётливое деяние, и проводивший ритуал отдавал себе полный отчёт в том, что делал.

Не было в мире Габриэля ничего, что могло бы оправдать жертву ребёнка. Даже Отец не принял жертву Авраама, лишь готовность к ней, ибо истинная Божественная суть, всепрощающая и милосердная, не допускает лишних страданий и жертв, особенно детей. А вот другие силы с удовольствием требовали невинной и чистой крови для наращивания своего могущества.

Габриэль страшился посмотреть на улики, что нашёл Дилан. Он боялся узнать точную цифру погибших детей, у которых отобрали силы, чтобы вырастить здесь истинной зло, пожравшее весь лагерь на километр вокруг. Теперь он видел истинную картину случившегося. Видел, что произошло. И Бирн с Паскалем должны были увидеть, но, по какой то причине не сообщили о находках ни слова.

Почему?

Потому что Бирн подобрался к тому, кто проводил ритуал и боялся спугнуть?

Или…

Или?..

Длинный узкий белоснежный лепесток соткался из пробившегося сквозь зловонный туман луч света и медленно спланировал на ладонь Габриэля, который вытянул руку, чтобы поймать его.

— Это да? — спросил он. — Или нет?

Это не могло быть правдой. Габриэль не хотел допускать и тени мысли, что кто-то внутри Церкви мог быть причастен к подобному чудовищному деянию. Что отец Бирин боялся кому-то сообщать, так как что-то подозревал. В то, что он не успел, Габриэль не верил. Это один короткий звонок, что можно было сделать из любого места.

— Думаю, что здесь никого нет, — произнёс Габриэль, шатко поднимаясь на ноги.. — Тот, кто вырастил здесь корень — ушёл. Продолжаем осмотр или возвращаемся?

— Семь, — эхом повторил за Диланом Габриэль, возвращаясь в реальность и начиная, наконец то делать то, для чего его сюда прислали — работать и помогать магу. И обыскивать мусорные баки возле домиков. — Их больше, — с уверенностью произнёс он, сортируя отходы, выкинутые вещи и пустые жестяные банки. Некоторые вещи принадлежали погибшим детям, и пальцы покалывало остаточным злом даже сквозь два слоя перчаток: чёрные инквизиторские и чёрные же нитриловые, чтобы не испортить зачарованную кожу. — Семь использовалось только в обряде, но мы не знаем, сколько детей убили, потому что они не подошли, были ли жертвы среди взрослого населения, проводились ли репетиции с другими детьми, былили случайные свидетели и сколько их. Пытался ли подозреваемый достать корень в другом месте. Сколько вообще этих подозреваемых. Как давно зреет этот план и сколько времени заняла подготовка. Еще много вопросов, на которые мы не нашли ответов. А самый главный вопрос, который меня беспокоит — зачем? Чего он или они хотят? Наше расследование пока в самом начале, — вздохнул Габриэль. — В этом клубке мы нашли лишь его начало. Теперь надо распутать.

Но в лагере ничего больше значимого они не нашли. Значимее, чем вещи предположительно погибших детей и место получения корня Зла. Заброшенные домики, сдвинутая мебель, остатки еды. В лагере однозначно какое то время кто-то жил, видимо ритуал, каким бы он ни был, занял не один день. Габриэль сфотографировал всё, что посчитал важным, и отправил фото на свой защищённый паролем облачный диск, доступ к которому, помимо него мог получить через Верховную епархию Инквизиции лишь тот, кто бы расследовал смерть самого Габриэля.

Габриэль до сих пор не получил пароля от дисков Бирина и Паскаля, не говоря уже о данных самого первого инквизитора, по котором не узнал ничего, даже имени.

Тусклый блеск металла привлёк его внимание, и он наклонился, осматривая вываленный из очередного мусорного бака хлам. Большой крест с инквизиторским клеймом, украшенный горным хрусталем от сглаза, тяжело лёг в ладонь, свешиваясь с неё порванной толстой цепочкой. Буква “J” в нижней части креста могла означать и Якова, и Джуда и даже Джошуа. Крест, видимо, принадлежал первому инквизитору, у Бирна была бы буква “Б”. Габриэль как смог почистил крест от грязи, положил в пакет и убрал в карман. Он не хотел класть его вместе с остальными уликами.

От Далана исходило спокойное ощущение уверенного в своих силах профессионала, тот привычными движениями собирал, подписывал и складывал пакеты с уликами, внимательно осматривал местность и фиксировал всё, что они находили. Задавал правильные вопросы.

Габриэль всё ещё отказывался верить в случайность. Слишком большой опыт говорил ему, что в их деятельности случайностей практически не бывало. И ему казалось, что он начал понимал замысел Отца на их появление здесь. Один из них мог открыть Врата в Ад, а второй — вывести оттуда невинные души.

Но смогут ли они?   

— Я не знаю, Дилл, — покачал он головой. — Я сам задаю себе эти вопросы. И пока не нашёл на них ответы.

Он устало стянул с себя виниловые перчатки и одноразовый халат, который надел перед тем как приступить к обследованию мусора. Сложил в очередной пакет и убрал в сумку для биологических отходов. Всё это потом будут исследовать в лаборатории, а их задача здесь пока закончилась.

— Конечно, — кивнул он. — Мы всё ещё не нашли никаких доказательств, что Бирн с Паскалем были тут. Так что резонно объехать кругом. И заодно посмотреть, где заканчивается туман.

Габриэль сел в машину и пристегнулся, ожидая мага. И всё то время, пока Дилан заканчивал со своими пробами, устраивался рядом на пассажирском сиденье, пристёгивался, он думал. Анализировал всё, что увидел, ещё раз повторял про себя всю цепочку событий, чтобы лучше сохранить в памяти, вдыхал тонкий аромат лилий.

Архангел не отходил от него ни на секунду. От него и от мага.

Он чувствовал, что простая внешне ниточка тянула за собой целую запутанную паутину из нагромождений лжи и подковёрных интриг. Интуиция подсказывала ему, что подобный магический ритуал невозможно было провести одному человеку. Да просто справиться с Корнем в одиночку было нереально. Даже к высохшему, крошечному кусочку в Ватикане запрещено было подходить без сопровождения. Да и в целом подходить. Даже запертый внутри цельного куска лунного камня, защищённый мощными заклинаниями и оберегами, даже из-под них он мог влиять на разум людей и заставлять их вести себя неадекватно. И то были не досужие предположения, а знание, полученное весьма болезненной и кровавой ценой.

Никто не смог бы получить Корень Зла и взаимодействовать с ним без помощи.

“Габи, мальчик мой, присядь. Нам нужно поговорить…”

Габриэль задыхался от ужаса после беседы с кардиналом Иво, после того, что тот поведал ему за закрытыми дверьми своего кабинета. То, что просочись сквозь них, могло бы не просто пошатнуть репутацию Церкви, а полностью разрушить её.

Враг не просто прорывался сквозь оборону, он уже находился внутри. И принимал облик святости, будучи полностью нечистивым и скверным в своей сути.

“Я не знаю сколько священнослужителей уже приняло сторону зла, и не могу доверить эту тайну никому. Я не доверяю даже Папе.”

“Как вы можете не доверять Папе?”

“Папа — простой, обычный человек. И, как обычный и простой человек, он также может поддаться злу. Хотя я считаю, что Папа и есть их цель. Поэтому пока до него они не добрались.”

“Тогда почему вы доверились мне?”

“Почему? Мальчик мой, если сам Великий архангел Гавриил позволит подобному свершиться, если не подаст знак, что выбранный им инквизитор отвернулся от Него, то мы обречены. Это значит, что мы проиграли. А я — верую. Твоё появление на этом свете — уже чудо. Наш шанс на спасение. И я уверен, что это именно та миссия, ради которой ты рождён. Ты должен спасти Церковь. Должен выкосить зло в её рядах. И не позволить Аду воцариться на Земле.” 

Габриэль побарабанил пальцами по рулю, взвешивая в последний раз все за и против и принимая окончательное решение. Жизненный опыт научил его не доверять людям, но тот же опыт неоднократно давал ему понять, что есть в этом мире кое что важнее собственного мнения, страниц Библии или проповедей святых отцов. То было слово архангела Гавриила. Покровителя, что был приставлен к нему самими Небесами. И Гавриил, существуя сразу в нескольких измерениях неподвластных человеку, видел и знал то, что Габриэлю не понять и после смерти. И если Гавриил давал ему знак, что напарнику можно было доверять, если Великий сам благословил Дилана Мэддокса, то Габриэль будет полным идиотом, не прислушавшись к своему защитнику.

Архангел считал, что Дилан мог помочь Габриэлю в его работе.

Габриэль свернул с основной дороги на старый въезд, ведущий на какую то парковку, и остановил машину, оборачиваясь к магу вполоборота.

— Могу я говорить с тобой откровенно? — спросил он, впрочем не ожидая особо ответа. А что Дилан мог ему сказать? Нет, зачем? Отличное озеро, я тут приехал рыбу половить? — Мне очень не нравится это дело. Всё, от начала и до конца. Ты же знаешь, что последние два года я работал в Отделе внутренних расследований. И хоть меня прислали сюда для расследования колдовства, из Отдела меня никто не увольнял и не переводил. Я здесь не по приказу ни Лондонской, ни Британской епархии, я здесь по их просьбе, — выделил он последнее слово. —  И отчитываюсь я не перед ними, а непосредственно кардиналу-инквизитору Иво. Который возглавляет весь департамент внутренних расследований католической церкви. Он прислал меня сюда. Якобы потому что в деле были затронуты интересы инквизиторов. Но истинно… Здесь что-то происходит, что вызывает у меня вопросы. Почему первого инквизитора отправили одного? Так не делается. Никогда инквизиторов-новичков не посылают в поле без опытного наставника. Они же новички, — возмущённо произнёс Габриэль. — Они ещё не знают тонкостей ведения расследования. Не видят опасностей. Не имеют опыта. Приезжая на место мы никогда не знаем, что это будет: спятившая старушка с зельем поросячьего хрюканья или Князь Ада на каникулах. А они отправили его одного. Это недопустимо, — покачал он головой, замолчав и уставившись на колышущуюся от ветра ветку дерева за стеклом машины.

В нескольких километрах ядовитые, душащие объятия магического тумана отступили практически полностью, и природа здесь жила. Габриэль видел, как белая бабочка, цепко перебирая лапками, устроилась на боковом стекле джипа, трогая его края хоботком.

Тяжелая длань на шее чувствительно горела присутствием после того, как он почти потерял Гавриила в лагере.

— Бирн нарушил несколько правил, когда не сообщил о находке ни епископу Лондонской епархии, ни Верховному архиепископу Святой Инквизиции, ни даже своему архипресвитеру, никому. А это три минуты времени — вытащить телефон, найти номер в контактах и рассказать о находке. Но он промолчал. Почему? Почему не рассказал никому из Церкви о том, что узнал? Почему промолчал? Скрывал? Боялся? Я сейчас не хочу отвечать на этот вопрос, но позже мне придётся. Как и на вопрос — почему именно я здесь, когда могли отправить любого другого инквизитора Британии? Отряд инквизиторов, в конце концов, с группой быстрого реагирования и спецназом. Однако здесь только я и ты. Поэтому тебе придётся ответить мне, прости. — Габриэль посмотрел на Дилана в упор, тяжёлым, давящим взглядом инквизитора, ведущего допрос. — Ты понимаешь, о чём я говорю? Понимаешь, что тебе придётся сделать выбор: ты со мной или с теми, кто руководит тобой? Сделать выбор между Церковью и Богом, решить, готов ли ты пойти против тех, на кого работаешь, потому что я щадить не буду никого. Какой бы титул он не носил. Как бы высоко ни стоял. Падут все. И если ты не хочешь, чтобы тебя задело, то ты можешь уйти прямо сейчас. Я запрошу другого мага и сам завершу это дело. Сейчас ты можешь отказаться, пока мы не нашли ещё ничего. Потом будет поздно.

Белый лепесток лилии запутался в белых прядях волос мага, создавая иллюзию невинности. Той, которую Дилан Мэддокс лишился в тот момент, когда решил вызвать Адского Пса из Бездны. Габриэль больше не сомневался в том, что то решение Дилл принимал один. От начала и до конца.

Он пока только не знал — почему?

— Тут не хватит не только нас, но и целого отряда инквизиторов с крестами наперевес и ротой магов в подтанцовках, — мрачно ответил Габриэль. — Не представляю, сколько понадобится времени, чтобы разгрести это магическое дерьмо. И, думаю, никто не знает. Не только твой знакомый думал, что это миф, все так считали. Ватикану тоже нравилось, когда всем нравилось, что он был мифом и никто не пытался его найти. Потому что вот кто-то нашёл, — махнул Габриэль в сторону домика.

Он глубоко вздохнул, чуть морщась от затхлого, мёртвого запаха тума, собирая себя обратно в инквизитора. Габриэль был буквально создан для подобной работы. Это то, что у него получалось лучше всего, и это не просто досужие громкие слова, сам великий архистратиг ангельского воинства считал, что он может помочь добру в его битве. И у него не было права размазывать сопли по стенам заражённых домов, он должен был их вылечить. Каким бы страшным не казалось заболевание.

А то он тут как чумной доктор, который бегает от одной мёртвой семьи к другой, машет руками и кричит: “Эпидемия! Эпидемия!”

Хоть даже если ему и казалось, что и правда начиналась эпидемия.

“Зло будто сцепилось с поводка, мой мальчик. По всему миру. Сумасшедшие устраивают террористические магические акты привлекая демонов, малефики зачаровывают компьютеры и пишут проклятые приложения для смартфонов, накладывают злые чары на сотни товаров, организовывают свой магический даркнет. Никогда ещё наша работа не была настолько востребована. Быть может, разве что, во времена чумы, когда архангел Гавриил встал на защиту человечества через огонь и меч своего избранного. Как сейчас он оберегает нас через тебя. И возросшие случаи Зла лишь подтверждают то, что мы уже итак знали со дня твоего Избрания — грядут беды настолько ужасные, что живые будут завидовать мёртвым. Но я уповаю на Господа нашего, на его милосердие и заботу. Что с его помощью, архангела Гавриила и твоей мы одержим победу. Ибо Добро всегда сильнее Зла. Даже когда кажется иначе. Ты должен верить, мальчик мой. Должен верить в Отца нашего и в то, что путь, который он уготовил тебе — единственный верный и правильный.”

— Если верить истории и статистике, а лучше ей верить, то что мы сегодня нашли, это мелкий и незначительный сюжетный ход  по сравнению с тем, что случится в кульминации этого романа. Когда произойдёт то, для чего архангел Гавриил спустился с Небес, чтобы направлять меня. Так что надеемся на Бога, но сами работаем. Мы ещё ничего особо не сделали. Ну кроме того, что узнали о смертях детей. Как бы это ни чёрство бы прозвучало, но это не первый на моей памяти ритуал, в котором умирают люди. В ритуалах в принципе всегда кто-то умирает.

Габриэль развёл руками, показывая неизбежность случившегося. Инквизиторы, как и любые представители профессий, в которых дело приходилось иметь со смертями, рано или поздно привыкали к ней. А кто не привыкал, тот с поля переводился в конторы. Впрочем, таких было весьма немного, всё же покровители не наобум тыкали своими святыми перстами в избранников.

Габриэль всё ещё считал, что в Дилана Мэддокса также ткнули неспроста.

Габриэль всё ещё считал, что делает правильный выбор, доверясь ему.

— Я пока не готов ответить на все твои вопросы, — продолжил, будто и не было паузы Габриэль, когда Дилан вернулся с фотографирования. Он был благодарен магу за то, что тот дал им обоим немного времени подумать наедине. — Кое что я не знаю сам, кое что просто не имею права рассказывать, да и время пока не подходящее, но отвечу лишь на один: да, подобное случается. И сейчас стало случаться чаще, чтобы не начать об этом беспокоиться. И твоё дело… Отец Бирин работал над ним по просьбе Ватикана перед тем, как его отправили сюда с нарушением кучи правил, где он в итоге погиб. Я не могу сейчас обвинять никого, расследования не дошло даже до середины, не могу предполагать или называть подозреваемых, но позже я обязательно это сделаю. И предам казни. Потому что приговор уже вынесен. И, быть может, умрет кто-то, кого я знаю, — тяжело вздохнул Габриэль. — Это самая трудная часть нашей работы. То, что я ненавижу. 

То, за что ненавидели и его. Да и любого сотрудника отдела внутренних расследований в любой организации. Создавалось ощущение, будто ты предаёшь своих. У Габриэля своё мнение — предатели они, те, кто попирали все клятвы, что давали перед вступлением, кто присягал Церкви, кто обещал служить Добру, но в итоге склонялся перед Злом. Разве не они сами становились предателями, если закрывали глаза на преступления, совершённых своими, разве зло причинённое твоим другом или коллегой почему то автоматически становился добром лишь потому что ты знал того, кто его делал?

Видимо, для кого-то мнение Габриэля было непопулярным. Для кого-то, кто работал над делом Дилана Мэддокса, или связанного с ним. Габриэль пока не трогал этот клубок, ему бы с Корнем разобраться. Но после…

Он его больше не отложит в сторону.

Он резко ударил по тормозу, с лёгким заносом останавливая машину, мгновенно реагируя на окрик мага. Ты не переспрашиваешь, когда твой напарник вдруг начинает требовать что-то от тебя. Сначала делаешь, а разбираешься потом.

— Что?.. — развернулся он к Дилану, даже не собираясь считать его подозрения ни глупостью ни ошибкой. — Хорошо, сейчас.

Габриэль сдал назад, останавливая машину там, где попросил Дилл, и вышел вслед за ним.

— Да, ты определённо прав. —  Габриэль вытащил из кобуры пистолет, снимая его с предохранителя. — Что-то здесь точно есть.

Магическое, тёмное, злое. Габриэль это чувствовал каждым своим инстинктом инквизитора, как и тяжёлое присутствие архангела за спиной, которое чуть уменьшилось в машине пока они ехали, но сейчас вернулось и более сильное, ощутимое, словно великий архистратиг был чем то разгневан.

— Ох… — выдохнул он, останавливаясь возле мага и рассматривая место осквернения христианской святыни.

А то, что это было именно надругательство над крестом и божественной жертвой сомнений у Габриэля не было. Само место кругом дышало насмешкой над Церковью и…

Габриэль смотрел на крест, и на разложенного агнца в его подножии, пока лишь начиная подозревать.

Помада.

Он медленно обошёл крест кругом, затем ещё раз, стараясь не морщиться от отвратительного запаха и гудения мух. Нет, такого удовольствия он ему не доставит. Габриэль внимательно изучал траву под ногами, пока не заметил бриллиантовую искру между веточек и мха. И всё же скривился, выковыривая прутиком небольшой золотистый цилиндр из кучи экскрементов, что, похоже, вывалились из выпотрошенных кишок барашка.

— Это она, — растянув губы в злобной ухмылке, произнёс Габриэль. — Стерва! — выплюнул он. — Никто никогда не слышал об этом, потому что она придумала это только что. Это не ритуал, — отрицательно покачал он головой. —  Это послание. Огромный богохульный демонический привет. Для меня.

Габриэль вытащил из кармана салфетки, подцепляя ей найденное и обтирая его. Возле колен его белели веточки жасмина, подмешивая в трупную вонь и гарь свой сладкий аромат.

Слишком нежное растение олицетворяло того, кто был подобной тварью.

— Это Маркиз Лерайе. Моя персональная жопная боль. 

Габриэль показал очищенный тюбик помады из чистого золота со сверкающими бриллиантами на корпусе. Её уникальный оттенок получался из смеси альгина, хны, королевского пурпура и йода с добавлением яиц красных муравьёв, киновари и мельчайшей крошки драгоценных камней. Настоящий “поцелуй смерти” с летальными дозами йода, брома и ртути, который убивал любого, на чьих губах он бы оказался, кроме самого владельца этой помады.

И Габриэля.

Габриэль пережил два поцелуя Маркиза гангрены и раздоров. Один в сердце, второй в губы. Первый отразил меч архангела Гавриила, второй — вовремя стёр сам Габриэль. Хоть и получил тогда серьёзное отравление, поразивший его почти что на неделю. Шрам же от вымоченного в гангренозном яде кинжала, что целился ему в грудь, излечился быстрее, чем тот, что остался на сердце Габриэля от разрушенных связей между ним и его наставником, но не зажило до конца. Лерайе оказался слишком силён даже для такого великого инквизитора как отец Мэллит.

Габриэль неосознанно потёр плечо, которое вдруг начало нестерпимо жечь там, где острие вонзилось в плоть. Команда самых сильных магов во главе с незримым архангелом не смогли очистить его тело от яда до конца. Раны, нанесённые Лерайе могли вылечиться лишь им самим.

— Он пытается совратить меня с шестнадцати лет. Или причинить как можно больше боли, раз совращение не получается. Он уничтожил мои отношения с моим  наставником и лучшим другом, который учил меня всему. Влез ему в голову и вложил в руку клинок, которым он ранил меня и мне пришлось его убить. Я любил его и убил своими собственными руками, потому что он привёл высшего демона прямо в Церковь. И умирая, он до самого последнего вздоха проклинал меня и пытался убить. Я держал его на своих руках, когда он издал последний вздох. С моими именем на губах, потому что эта тварь вернула ему разум. Однажды я почти переспал с этой мерзостью, но архангел Гавриил остановил меня. Сорвал своим мечом чары с его тела, открыв мне его суть. Он выглядит как прекрасная женщина, но внутри у него зловонная чернота. И вот он здесь. И знает, что я здесь. — Габриэль поджал губы и кинул помаду в очередной пакетик. Кажется, у них уже начинал заканчиваться их запас, который раньше казался бесконечным. — Если это говнищное дело могло стать ещё хуже, то вот только что оно стало. У нас здесь Князь Ада и Корень зла. Надеюсь ты написал завещание, — похоронно закончил Габриэль, поднимаясь на ноги. — Нужно сжечь эту дрянь.

— Да, лучше бы им с самого начала занимались, — спокойно кивнул головой Габриэль. — Но этого не произошло. И что бы ни привело к этому концу, изменить мы ничего не можем. Ни я, ни кардинал-инквизитор. Зато мы можем расследовать его и понять, почему так произошло, дабы не допустить подобного вновь. И наказать виновных. А Бирин, — едва заметно повёл плечом Габриэль, впрочем, жест практически полностью затерялся под жёсткой кожей кирасы. — Пути Господа нашего неисповедимы. Мы не можем увидеть картину так, как видит её Отец, и не знаем, для чего была его смерть.

Нет, Габриэль нисколько не преуменьшал трагедии Дилана или смерти отца Бирина с Паскалем и пока ещё неизвестным инквизитором. Но специфика его работы заключалась в том, что рано или поздно каждому инквизитору приходилось принять тот факт, что они не могли спасти всех. Не могли изменить прошлое, вернуть к жизни мёртвых или разум совращённым демонами. И сожалея об этом, предаваясь бесконечному пережёвыванию прошлого и того, что можно было бы сделать, инквизитор мог впасть в бездну отчаяния и скатиться в греховное уныние, застряв позади и потеряв силы идти вперёд.

Им нельзя было останавливаться.

— То, что случилось с тобой — отвратительно. И неправильно. Но ты должен отпустить свой гнев, Дилан. Хотя бы на время. На сейчас. Ни к чему сожаления о несбывшемся и о том, что ты не можешь изменить. Не позволяй слабости овладеть тобой, именно в это и будет целиться демон, чтобы одолеть тебя.

Габриэль сам уже сожалел и чувствовал вину: за детей, что не спас (и не смог бы), за Бирна, за Аду, Томми, новичка инквизитора. И это отвлекало, сбивало с мыслей и могло в итоге окончиться его поражением. Поэтому он не собирался брать на себя ещё и вину за произошедшее с Диланом. Это было не его дело, а он не в ответе за всех инквизиторов и Церковь. А за что он действительно в ответе, так это за то, что если зло всё же проявило себЯ, то Габриэль должен сделать всё, чтобы его остановить.

Тогда он не знал. Но знает сейчас. И будет преступлением, если он пройдёт мимо, оставит это знание без внимания, поэтому он займется расследованием, очень внимательно и настойчиво, пока не распутает каждый узел в этом искорёженном узоре, но не сейчас. Сейчас у них более приоритетное задание и люди, которые могут быть ещё живы. А также живые люди, которые могут погибнуть, если они отвлекутся на тех, кто уже давно мёртв.

Это недопустимо.

Умение расставлять приоритеты и совладать с собственными эмоциями было одним из главных умений экзорциста.

— На это способны сильные демоны. На экзорцизм… Бога, — сквозь силу повторил за Диланом самое страшное, что вообще могло случиться со служителем Церкви. — Они действуют медленно и лукаво, пробираясь сквозь малейшие бреши в защите, выискивают дыры и пролезают в них, совращая, обманывая и овладевая душами. Пользуются человеческими добродетелями и превращают их в злые умыслы. Болезни и потери близких, несправедливость, чувство вины, всё, к чему они прикасаются, они извращают и переворачивают так, что тебе чёрное начинает казаться белым, а злое — добрым. Поэтому так важно очистить свой разум перед схваткой с врагом, не дать ему оружия против самого себя.

Габриэль тряхнул головой, пытаясь убрать с глаз упавшую прядь волос. Не получилось. Поэтому он зачесал её назад пальцами, как получилось, ибо через кожу перчаток он не мог почувствовать свои волосы. Облизнул губы и постучал языком по зубам, заставляя себя съехать с менторского тона, которым он обычно читал лекции в Высшей школе инквизиции, куда его приглашали поделиться опытом с начинающими.

—   Мэл… Отец Мэллит, — уже более обычным тоном продолжил он. Как нормальный человек, а не проповедник на мессе, — был очень праведным человеком и истинным инквизитором. Он горел справедливостью и до глубины души ненавидел зло. И… это и стало его погибелью, — неохотно признался Габриэль. — В какой то момент демон посадил в его разуме семя неправильной мысли. Что ради свершения добра можно причинить зло. Это вообще самая главная, наверное, наша проблема. Инквизиции, я имею в виду. Мы убиваем, пытаем, калечим, наказываем ради добра. Мы стоим на стороне добра с мечом в руках. Это самые жаркие дискуссии уже много веков, — невесело усмехнулся Габриэль. — Столько научных работ написано на эту тему, столько исследований проведено, снято передач, а сейчас каждый хоть сколько то успешный блогер считает своим долгом высказаться про это. Перевешивает ли наше зло то добро, которое мы потом делаем. Может ли вообще добро быть добром, если оно получено злом? Думаешь я не знаю про это? — Габриэль взглянул на Дилана. — Не задаю себе этот вопрос каждый день? На моих руках столько крови, что не у каждого демона есть. Так кто я? Добро или всё таки нет? Думаю и молюсь каждый день, чтобы карающая длань архангела остановила меня до того момента, как я перешагну грань и превращусь в чудовище. Вот отца Мэллита никто не остановил, — тяжело вздохнул он. — И он стал этим чудовищем. А мы не заметили. Никто. Даже я, — с болью закончил Габриэль. — Вот это действительно звучит паршиво.

Он старался быть честным с Диланом. Уж если он решил ему доверять, то тот должен был узнать, — позже, — увидеть всю картину. Сложить весь пазл. И трагедия отца Мэллита была всего лишь крошечным кусочком его, даже не четвертью, и тем более не половиной. Сам Габриэль ещё даже части не собрал. Они с кардиналом Иво собирали все хоть сколько то подозрительные случаи и объединяли их в серии, кропотливо собирая информацию, пока не получили доказательства, что это чей то единый план. Но на сто процентов они были не уверены. Как и хоть сколько то приблизиться к тому, кто его спланировал. И уж тем более понять — зачем?

Быть может свежий и другой взгляд Дилана что-то заметит? Кого-то, кто посмотрит на их схему в первый раз? Кого-то, кто не будет инквизитором и даже не будет принадлежать Церкви?

Быть может это хотел сказать ему архангел?

Он отвлекался. Вот это точно. Не мог сосредоточиться на деле. Нарушал свои же собственные правила и не выполнял советы.

Не возвращаться.

Да он с головой погрузился в прошлое. Настолько, что кровавый привет злобно жужжал ему в лицо жирными мухами, и душил вонью разложения.   

— Так всё таки это ты вытащил тварь из Ада?  Мне рассматривать это как чистосердечное признание? — усмехнулся Габриэль, с хитринкой в глазах посмотрев на мага. — Твоё дело расклячилось как вот этот баран посреди леса. Мне нужно поднять все бумаги по нему и снова опросить свидетелей. Самому. Чтобы в нём как следует разобраться. Потому что выглядит оно слишком гладко. И это подозрительно. Но, прости, им я займусь позже, оно не убивает никого прямо сейчас. А вот кто-то убивает. Но мне кажется, что это всё же не Князь. Не его профиль, — покачал головой Габриэль. —  Маркиз Лерайе сводит и ссорит, ранит или вылечивает, насылает гангрены, гниль, заставляет людей желать друг друга. Это единственный Князь Ада, истинный облик которого — женщина. Поэтому… возиться с Корнем… Не думаю, что она бы стала. Но явно про него что-то слышала, раз она здесь. И явно не простила мне прошлого раза, когда я не очень вежливо попросил её домой. Да и позапрошлого, тоже, — добавил Габриэль, выразительно двинув бровями.

За свою не очень то и долгую жизнь, Габриэль экзорцировал Маркиза Лерайе общим счётом пять раз. Если считать, конечно, экзорцизмом тот самый первый случай изгнания демона в шестнадцать, когда Габриэль ещё даже не понял до конца, что ему предлагают стать инквизитором и что его соблазняет адская тварь. И, конечно же, главная заслуга в этом экзорцизме принадлежала архангелу Гавриилу, который своим мечом отогнал демона от своего подопечного, но в любом случае страстный и пламенный отказ Габриэля от предложенной сделки сыграл свою роль.

Иногда Габриэлю казалось, что Князю в Аду в принципе было нечем заняться, поэтому она со скуки таскалась раз в год на Землю и пыталась вырезать на его печени свои инициалы. Вроде в отпуск ходила. Иногда раз в два или три года, если вдруг не могла найти достаточно большую адскую дыру, чтобы вылезти из неё. Однако в любом случае, Лерайе была женщиной и Габриэль ей отказал.

Пять раз.

Он смотрел фильм “Моя супербывшая”. И не удивился бы, если бы однажды Маркиз швырнул бы в него живую акулу. Мощь святых стен Ватикана надёжно укрыли его от сил Зла на последний год, но вот Князь напоминал Габриэлю, что вскроет его как барана, если тот потеряет бдительность.

И Габриэль не хотел даже представлять мир, в котором Зло восседало бы в Ватикане, лишив человечество надежды на защиту и спасение.

В Ватикане, Иерусалиме, Мекке.

— Я могу ошибаться, — медленно произнёс он, стараясь не упустить свою мысль. — Но тот, кто это затеял, не из старой гвардии. Не из высших демонов. Он силён, быть может даже не один, но не относится ни к Князьям, ни к тем, кто пал с Люцифером после войны ангелов. Князья, как и архангелы и старейшие ангелы, слишком консервативны. Стары. Они традиционны и привычны к текущему положению вещей. Они тысячелетиями выгрызали себе места в иерархии, занимали свои ниши и копили регалии. Им не нужно это менять. Всё наше существование это шаткое равновесие между Добром и Злом: демоны проникают на Землю, совершают зло, мы их отправляем обратно и совершаем добро. И мир стабильно продолжает жить дальше. А тот, кто пользуется настолько дерзкими и провокационными методами должен быть молодым, современным и желать перемен. Так что я предположу, что Маркиз просто услышал про Корень и явился посмотреть, что происходит. Как бы я не верил в случайность, но именно сейчас я склонен считать, что наша очередная встреча с ним случайна. И я надеюсь, что в шестой раз его экзорцирует кто-то другой, — вскинул он руки вверх. — Серьёзно, я когда-нибудь проснусь голым посреди толпы студенточек колледжа и там будет живая акула. Маркиз на редкость мстительная и обидчивая тварь.

И явно соблазнила очередного тупого идиота (или идиотку), вселившись в него, и теперь вершила свои адские дела через свою новую марионетку.

Габриэль в очередной раз тяжело вздохнул, принимая тот факт, что одержимый Князем Ада скорее всего обряд экзорцизма не переживёт. Или умрёт, когда убирающийся обратно в Преисподню демон изранит насмерть свой сосуд, или просто спятит. Габриэль видел и то, и другое. И хоть чаще Лерайе просто уходил, оставляя свою жертву опустошённой и безумной, но Габриэль видел, что тот мог сделать с телом человека, буквально вспарывая его изнутри и заражая раны опарышами и гангреной, наполняя одновременно с этим жизненной силой, дабы продлить невыносимые мучения как можно дольше.

Отец Мэллит умирал одиннадцать дней. И все эти полные душевной муки и отчаяния дни Габриэль провёл подле своего наставника читая отходную и надеясь, что, быть может, его мольба к Отцу поможет душе друга найти путь к свету.

Он всё ещё надеялся.

Хоть и понимал, что скорее всего Маркиз утащил его в Ад.

— Делай всё, что считаешь нужным, — твёрдо сказал он. — Любое колдовство, которое ты сможешь вспомнить или придумать. Сегодня, завтра, на рассвете. Если надо будет пробовать десять, двадцать раз, сколько угодно — пробуй. Я достану всё, что тебе нужно, через Ватикан, через кардинала-инквизитора Иво, может быть что-то есть у меня, спрашивай. Я знаю, что мы знакомы не полных два дня и сложно говорить о доверии, но я поддержу тебя во всём, только совместными усилиями мы сможем хотя бы попробовать одолеть врага. К тому же Алкельда о тебе отзывалась очень тепло. Сказала, что ты толковый, — улыбнулся Габриэль.