Сказать, что Кастиэль был раздражающим - это ничего не сказать. Это было то же самое, что назвать сотворение мира небрежной поделкой, а Отца… впрочем, Люцифер по-разному мог называть Отца, а потому это было не слишком верное сравнение.
Не то, чтобы Кастиэль вообще нуждался в сравнениях.

Кастиэль был Кастиэлем, с чем бы или кем Люцифер его не сравнивал, не было никого и ничего такого же раздражающего, на первый взгляд не стоящего внимания, но похищающего все твое время, заслуживающего столько ненависти, но настолько постоянного, что со временем эта ненависть выплавляется в странную и извращенную форму привязанности. Это в некотором роде напоминало Люцифера его отношения с Михаилом, с той разницей, что Михаил был его возлюбленным, дорогим сердцу, предавших его братом, а Кастиэль был просто одним из сонма младших ангелов, которого Люцифер знать не знал дот времен Апокалипсиса, брат он ему или нет.
Но, что не говори, их отношения с Кастиэлем прошли долгий и сложный путь, в основном из ненависти и ненависти и если отставить в сторону Михаила, Кастиэль шел сразу следом по значимости, пусть даже значимость эта состояла сплошь из таких понятий, как "раздражение", " неудобство", "усталость" и "желание убить".
Быть может, именно поэтому из всей сонмы ангелов на небесах, Кастиэля Люцифер больше прочих чувствовал и признавал своим братом. Надо сказать, что о семейных отношениях у Люцифера было весьма стойкое, сложившиеся за века и века жизни мнение и чем больше ему хотелось кого-то убить, тем большее и близкое родство он признавал.
Факты, впрочем, от этого не менялись. Кастиэль делал все возможное, чтобы от него хотелось избавиться.
И, надо сказать, в последний раз он просто перешел все границы.

Вся эта штука с Кастиэлем в самом деле была смешной и в некотором роде даже милой, - если предположить, что в понятие “мило” может входить желание покалечить, до тех самых пор, пока Кастиэль не перешел границы. Дальше, чем когда он убил Михаила. Откровеннее, чем когда он спасал от Люцифера недотрогу-Сэма. Страшнее, чем Люцифер только мог себе представить.
Он перелетел ему дорогу там, где не было ни оправданий, ни прощения, ни почти милых, смертоубийственных семейных разборок. Кастиэль взял на себя слишком много и Люцифер должен был показать своему младшему брату, что ему не стоит забывать, кто он такой. Насколько он ниже, слабее, беззащитные, насколько он жалок рядом с архангелом и насколько бывшая его победа над Михаилом ни сейчас, ни когда-либо впредь не должна застилать ему глаза.
Люцифер искренне считал, что если Кастиэль выживет, если он не убьет своего младшего брата, то тому стоило бы остаться очень благодарным за этот важный жизненный урок.
Но, конечно, только если Люцифер сдержится, а он пока не видел ни причин, ни желания, ни настроения себя сдерживать. Особенно - настроения. Оно вообще было у Люцифера ни к черту (ха!) с тех пор, как Кастиэль счел себя вправе вмешаться в его планы на отцовство. А то, что он практически утащил у него из-под носа наконец-то найденного сына никак не улучшило ситуацию.
То, что Кастиэль сумел как-то убедить всех своих братьев встать в единый самоубийственный фронт в иной ситуации даже восхитило бы Люцифера, но... не сегодня.

К тому моменту, как Кастиэль вернулся, - сам, ну надо же, признаться, Люцифер не ожидал, - белые стены небесных коридоров давно уже покрылись таким количеством крови, что отдельные брызги, как и отдельных ангелов, в них было уже не разобрать.

- Я удивлен, - протянул Люцифер, оборачиваясь к Кастиэлю, но даже не поднимая на него взгляда, с огорченным выражением лица рассеянно потирая алое пятно на рукаве своей рубашки. - Я удивлен, что ты, брат мой, стал удивительно безжалостным стратегом. Привел меня сюда, почти что в отчий дом, чтоб я его окрасил свежей кровью. Ты ведь не думал, что был у них хоть шанс? - И только сейчас, оторвавшись от испорченного рукава, подняв взгляд на Кастиэля медленно, недобро ему улыбнувшись. - Ну разумеется, что нет. Мы оба это знаем. Принес их в жертву, что б выгадать момент побега с моим сыном. - Его голос на последних словах изменился, растеряв всю наигранно небрежность. Так же, впрочем, как и от улыбки не осталось и следа. Он смирил Кастиэля тяжелым, холодным взглядом и размяв плечи, вскинул руки, намечая удар. - Ты зря вернулся, Кастиэль. Без сына - зря. Кого убить мне следом? Хочешь выбрать? В память о былом, когда смешил меня ты больше, чем бесил.