— Одну, — предлагает Джонни.

В его голосе нет ни единой заискивающей нотки, ни капли бархатистой вкрадчивости, с какой Мефистофель в красках описывает Фаусту блага земные — власть, славу и богатство; ни следа воодушевления, с которым лидеры сект рекламируют своим верующим тайны благ небесных, что непременно ждут их, когда они из проклятого Найт-Сити отъедут на какие-нибудь небеса (ага, размечтались — небес-то никаких нет, Джонни проверял лично). Это не вопрос, не восклицание.
И совершенно точно не мольба наркомана с выломанными пальцами, на коленях ползущего за новой дозой и готового на всё ради полупустого пневмоинъектора. Уж кто-кто, а Сильверхенд сдох бы, но так унижаться не стал. Хотя торчал, бывало. Скрывать нечего: закинуть эйфорик для рывка — милое дело, попробовать экспериментальную хрень из разграбленной лабы Милитеха — странный опыт. И вообще в жизни каждого рокера, хоть самого крутого, хоть захудалого, стопроцентно есть момент, когда он валяется бухой, обдолбанный и с девкой (а то ещё и не с одной) на одну ночь под боком — но Джонни слезал же какими-то правдами и неправдами (когда силой воли, когда всякой медицинской хернёй, а потом ещё с пинка Альт, не уважавшей даже нетраннерские вещества для буста мозгов и сидевшей разве что на “эксе”, чтобы работать по три дня без сна). Вещества и текила — переменные, но вот сигареты — вещь постоянная; сильных отходняков от них нет, нервы только пошаливают, если не успеваешь перехватить перекур.
Не так уж это и страшно на общем фоне.

Сейчас он говорит так, словно речь идёт о бокале-другом виски. У Ви же стоят в домашнем баре несколько бутылок на случай, если хреново, и если можно позволить себе пропустить стаканчик после тяжёлого дня, когда голова болит от неоновых вспышек, во рту стоит привкус крови, а руки дрожат от усталости — то почему бы вместо этого не закурить? Тем более что эффект расслабляет даже лучше.

Да и пачка уже в руке: Ви хватает её со стола жестом самого Джонни, автоматически и бездумно — а потом понимает и замирает.
Он отражает, почему ей принципиально важно не прогнуться под него в этом вопросе, как и во многих других. Между ними всё ещё проходит граница, пусть с каждым днём и всё более размытая, и Ви цепляется за себя (а кто бы не стал?), старается в этом сомнительном сражении удерживать стратегически важные опорные точки не только в глобальном смысле, но и в мелочах.
Она часто отрубается поперёк кровати, слушает другую музыку, любит другие пушки, ей никогда бы не пришло в голову не сидеть ровно (ещё и с прямой спиной, как будто ей сейчас отчёт читать на корпоративном собрании), а седлать стул. И она не курит.

— Последнюю.

Вот это уже манипуляция — напоминание о том, что первая-то была, и терять нечего: всё равно ты однажды сдалась, девочка, а следующий раз остаётся вопросом времени. Может быть, он и не хотел бы ускорять этот процесс, но ведь им обоим хорошо известно, что рано или поздно она сама возьмёт сигарету и встанет у окна, так какая разница? Ей же не сложно, а его отпустит — он, конечно, в любой момент может придумать себе иллюзорное курево и красоваться с ним перед Ви, но это всё равно что пытаться снюхать обычную муку вместо “ангельской пыли”. Ноль ощущений. Честно сказать, через призму её тела и её восприятия всё тоже совсем не так: мало того, что улавливаешь только часть, так эта часть вдобавок ещё и приправлена смесью эмоций. Далеко не положительных, но это лучше, чем не чувствовать совсем ничего — ведь когда обретаешься в мысленном вакууме, болтаясь в несуществующем пространстве между реальностью и глюками на сетчатке Ви, очень немногие вещи служат якорем.
Строчка кода не может испытывать удовольствия от хорошей затяжки — а если он может, значит, стадия единиц, нулей и цифробуквенных сочетаний пройдена, и он представляет из себя нечто большее, чем набор данных.

— Слушай, в списке вещей, которые могут тебя прикончить, на первом месте стоит точно не это.

Есть какая-то абсурдная ирония в этой фразе — во-первых, Джонни и есть главная причина: своим существованием он убивает её прямо в ту секунду, когда звучат эти слова, а во-вторых, с Ви сталось бы и правда вести список. Интересно, на какое место она поставила бы пункт “фиксер, который тебя кинул”, учитывая то, что один такой уже однажды пальнул ей в голову? Хоть, впрочем, она сейчас в таком положении, в котором пьедестал почёта могут уверенно делить между собой “ебучий биочип”, “передоз стимами” и “случайно рухнувшее на голову ави” — способов сдохнуть всегда куча, никогда не знаешь, где тебе повезёт.
А у Ви на всякую дрянь реально чуйка, которая должна бы предупреждать об опасности, но как-то сбоит и временами тащит в эпицентр невероятных совпадений и лютого пиздеца. Тут бы держать себя (её) в руках, одёргивать и приговаривать “не лезь, убьёт”, только штука в том, что иначе из этой истории и правда не выбраться. Будешь жить обычной жизнью, не шевелясь лишний раз — так и сдохнешь. Возьмёшься искать обходные пути — а время всё равно выйдет раньше, чем ты успеешь придумать, как ими воспользоваться.
Потому что нет смысла пытаться обмануть судьбу: её нужно победить.

— А знаешь, что? — он продолжает разглагольствовать, пока она молчит. У неё на лице отражается, как настроение пробивает нейтральную точку и опускается ниже нуля — у него, напротив, идёт в гору, и держится какой-никакой баланс. Хотя, казалось бы, можно с ума сойти от соседства двух противоположных мнений в башке, но до неё его эмоции доносятся не с такой силой, как это до него — её: может, потому, что у него (пока) нет физической точки опоры, биохимических процессов и прочего. Или он слегка разучился чувствовать за эту кучу лет в пустоте? Да хрен пойми. Тут он не знаток.

Когда её взгляд фокусируется на нём, Джонни принимает статичную позу: кладёт обе руки на спинку дивана, закидывает ноги на низкий столик, — резко создаётся впечатление, что теперь он занимает в два раза больше места и физически, и психологически, — и продолжает, отвечая на свой же вопрос таким тоном, словно открывает котёнку-несмышлёнышу величайший секрет столетия.

— Твоё занудство, Ви.

Нет.
Ну конечно, нет — ты ж не думал, старик, что всё будет так легко?
Это же Ви. Просто, быстро и понятно с самого начала по определению быть не могло.

Пачка летит обратно на стол (если бы Джонни мог взаимодействовать с физическими объектами наравне с Ви, бросил бы обратно — даже обидно, что сейчас рука пройдёт насквозь).

Проверенный факт: Ви — ни разу не фанатка (живи она в каком-нибудь две тысячи пятом, на концерты стремительно взлетевшей в топ-чарты группы “Самурай” точно не ходила бы), от Chippin' In не тает, и потому на неё не сработает скилл уламывания любой девчонки на что угодно (от койки до штурма Арасака-тауэр) только парой фраз и изгибом губ. Но если она вдруг решит подумать, что на Джонни сработает слово “нет”, то хер бы там: курить ему всё ещё хочется страшно, а это значит, что его мысль так и будет маячить у неё на грани сознания, чужеродно и навязчиво, и Ви не сможет к ней не возвращаться…
Но Сильверхенд не будет собой, если просто предоставит особенностям их совместного существования возможность вершить дело самостоятельно и останется ждать, пока Ви не возьмётся за сигареты хотя бы просто для того, чтобы перестать об них думать (если реально не сойдёт с ума). Нет уж. Джонни знает, как работает жизнь, и один из её принципов заключается в том, чтобы устранять не последствия проблемы, а её причины. Это как с корпорациями — на кой чёрт устраивать акции протеста, чтобы в лучшем случае добиться для людей мимолётных поблажек, а в худшем — огрести по полной программе, если можно вырезать проблему на корню, уничтожив власть корпов окончательно и бесповоротно? Хотя постараться придётся в разы сильнее, но когда это его останавливало? Да никогда. Его вообще мало что могло бы остановить: даже у смерти не получилось.

Итак, то же самое и тут. Вариантов немного. С многолетней привычкой, помноженной на желание ощутить её не иллюзорно, а в реальности, Джонни ничего не сделает: это такая же часть его, как проклятая рука или умение зажечь на гитаре. А вот с тем, что подталкивает его со стороны Ви, нужно подумать, ведь покурить он хочет ещё и потому, что его напрягает то, что он чувствует — его бесит, как у неё зажимаются плечи, когда она пялится в планшет, как будто оттуда на неё должно вот-вот снизойти решение всех проблем. Сильверхенду не нужно даже смотреть её глазами и подсматривать в её мысли, чтобы знать, что она изучает. Ви напрягается, как отличница у доски, которая хочет ответить идеально, но забывает очевидную вещь, и всё разглядывает и разглядывает то карту, то краткое досье на Хелльмана, то сводку-справку насчёт Кан Тао и Цянь-Ти. Уже наизусть помнит, но всматривается в сотый раз, как будто здесь и правда есть какой-то другой выход.

О, нет, как он не понимает — это же такой сложный выбор.
Между “сразу сделать так, как сказала Роуг” и “сделать так, как сказала Роуг, но предварительно пройдя все стадии принятия и истрепав все нервы себе и Джонни”.
Вау.

— Ну, если ты так боишься, дай порулить: я всё сделаю сам, и ты ни на что не подсядешь. Технически, — скалится Джонни, исчезая со своего места на диване и появляясь где-то слева на периферии зрения Ви, почти за её спиной; интересно, её мозг преобразует его голос в ощущения так же трёхмерно, как и образ? слышит ли она его по-разному в зависимости от того, где в пространстве находится визуал энграммы?
Он прекрасно знает, что предложение использовать волшебные таблетки точно не пройдёт, но он и не предлагает всерьёз. Так, просто кидает затравку, чтобы побесить немного — и отвлечь. Ну не тупи, девочка, и не парься: всё с твоим Хелльманом понятно.

— Чтобы и дальше оставаться такой же занудной и живой, тебе не обязательно пытаться меня переспорить — всё равно не сможешь.
Джонни заглядывает Ви в планшет через плечо — как будто ему реально важно, что происходит на экране. Ага. Всё те же вкладки по хрен-знает-какому-уже кругу, обречённо висящие одна над другой. Кто бы мог подумать, да?
— Тебя не тошнит эту учёную морду разглядывать? Ладно бы он был красавчиком, но он же страшный, как жизнь, да ещё и очкарик, как будто на нормальные глаза денег не хватило.
Естественно, дело не в зрении, и едва ли эти очки имеют какие-то суперэффективные свойства — скорее всего, дело в стрёмной корпоратской моде на пиджачки, белые рубашечки и прочие вещи, столь же старомодные, сколь и бесполезные. Управленцы, учёные и потомственные аристократы готовы отдавать бешеные суммы за какие-нибудь картины и вазы, и им совершенно плевать, что на эти деньги можно было бы год кормить пару кварталов Найт-Сити или перевести их с резервных генераторов на нормальные.
Джонни рожа Хелльмана начинает бесить уже с пары взглядов: этот корпоративный ублюдок по-любому знает себе цену, раз смог сбежать к китайцам и скрыться от “Арасаки” без последствий. Может, он ещё и вернуться туда надумает? Кто знает, но взгляд у него скользкий. Нет, даже не так: склизский.

— Давай-давай, сворачивайся и начни с простого дела — набери Палмер, скажи “крошка, ты мне так нужна, что сама королева Посмертия передо мной не устояла и скинула мне твой номерок”, а дальше само пойдёт.

О, Роуг — это вообще песня отдельная. Сидит там в своём “Посмертии” на мягком диванчике, серьёзная пиздец, нога на ногу, “я вообще не люблю тратить время, особенно на глупые вопросы”. Делами вертит. Неслабый такой карьерный рост, — хотя у неё всегда были большие перспективы (и никогда не было времени), — и чокер на шее перерос стадию ошейника и стал полноценным воротником аж под горло, но принципы всё те же; деньги вперёд, будь ты хоть с Сильверхендом в башке, хоть без него, хоть с пятью сразу. С чем-чем, а с выдумыванием прайс-листа и подсчётом эдди у неё никогда не было проблем, хотя эмоциональность и импульсивность вот имелись, но теперь Роуг — королева не только фиксеров и своего клубешника, но и цинизма. Нет денег? Иди, гуляй дальше, и никакими слезами, соплями и задушевными историями её не разжалобишь. “С чувствами я давно завязала”. Ха-ха, блядь. Угадайте, из-за кого.

— Роуг, конечно, сучка та ещё, но она единственная в этом блядском городе, кому можно довериться в таком деле. Уж поверь мне — я хуйни не посоветую.

Отредактировано Johnny Silverhand (22.04.2023 22:45:42)

“Мы понятия не имеем, на что ещё способен чип”.

Да уж, и в этом-то одна из основных проблем. Никто не знает, как это будет работать когда-нибудь потом, когда Арасака обкатает свою невероятную технологию с помощью пары тысяч экспериментов над людьми и начнёт вовсю оживлять своих богатеньких клиентов — но пока принципы работы биочипа и все его сбои Джонни приходится выяснять по ходу дела. Вместе с Ви, которую ещё и физически хуёвит от каждого следующего удивительного открытия.
Возможно, она и правильно делает, что не вкидывается всей этой сомнительной химией: чип приживается в определённом темпе, а с учётом таблеток время может измениться, и не факт, что в выгодную сторону. Плюс к тому, Джонни не может не отметить, что Ви, пусть и не даёт ему распоряжаться телом, вместе с тем его и не глушит (и не игнорирует, хотя, если честно, сложно игнорировать Сильверхенда, даже если очень хочется), так что у него есть возможность существовать вместе с ней. А пила бы она блокаторы — он бы до неё сейчас даже в вопросе курева доебаться не смог бы.

Но есть ведь и ещё одна причина, по которой она этого не делает.
Она осталась одна.
Это раньше у неё были друзья, напарники, кто они там ей, хрен его знает, — Джонни не хочет лишний раз копаться в чужих воспоминаниях, чтобы там не утонуть, — а теперь почти никого. Семья — пустое слово, дружочек сдох, его девочке с картами сейчас не очень-то до Ви, доктор Вектор всё-таки рипер, а не подруга, которой ты бежишь плакаться в плечо обо всех своих несчастьях… Вот и приходится разговаривать с конструктом, ведь это конструкт личности. Так себе ощущения, наверное, когда единственный собеседник, который всегда с тобой — это тот самый рокер-террорист, которым тебя когда-то пугали, но всё равно лучше, чем ничего, правда? 

— Оно не только твоё с того момента, как заработал чип, — замечает Джонни насчёт тела. — Оно наше, и пора бы уже установить, блять, демократию и принимать решения большинством голосов.

Он и так знает, что демократии у них не выйдет, по крайней мере, пока что; в этом парламенте голоса будут распределяться в соотношении один-один, а не два-ноль в чью-нибудь пользу. Но всё-таки он прав: время идёт, и если сознание Валери принадлежит ей уже не до конца, то вместе с тем и тело постепенно становится не только её единоличным владением. Рано или поздно придётся с этим смириться и если уж не действовать сообща, то хотя бы прислушиваться друг к другу, чтобы функционировать.

Ви наконец поднимает голову и даже чуть улыбается, когда смотрит на Джонни. Он фыркает в ответ на её вопрос, приосанивается, принимая одну из тех поз, которые созданы для красивых фоток на первые полосы всяких медиа, и, ничуть не смутившись, уверенно заявляет:
— Да даже дохлый рокер круче любого ублюдка в пиджаке.
Рядом с ним и правда можно мысленно подставить громкий заголовок, и выйдет готовая обложка для интервью; а с самооценкой у Сильверхенда всё в порядке: в собственной охуенности он не сомневается и желает, чтобы окружающие были о нём того же мнения. Включая Ви, которая на его харизму пока не слишком-то поддаётся — однако он уверен, что со временем до неё дойдёт, как много она теряет.
Зато она всё-таки перестаёт медитировать на ровные строчки досье и отвлекается от застрявших в голове возможных вариантов плана. Вот только, когда место освобождается, его тут же занимает другая навязчивая мысль, на которую у Валери обычно нет времени, но сейчас она возвращается, — воспоминание-ассоциация, как раз про того самого мёртвого дружочка, — и улыбка Ви (и без того редкость) мгновенно испаряется с лица. Его смерть до сих пор ранит её так сильно, что даже у Джонни где-то в груди фантомно тянет тоска: он тоже терял важных людей, и боль Ви оказывается с его болью, загнанной под образ и литры текилы, на одной частоте, а значит, отзывается в резонанс.

— Это типа… — Джонни снова сидит напротив Ви, которая подпирает голову рукой, и задумывается на секунду, пытаясь сымпровизировать. — “Как-то раз одна любопытная корпоратка увидела открытую дверь не её уровня доступа, вошла, осмотрелась, не нашла ничего особенного, кроме серверов, и уже собиралась уходить, а тут на неё как выскочит террорист-рокер с гранатой, бежит и орёт — долой корпов, смерть Арасаке! Больше её никто не видел, только уборщица утром нашла на полу у закрытой двери лужу крови, которая не поддавалась анализу. Рокера тоже никто не видел, но с тех пор он на свободе и ходит по башне; это последнее предупреждение: скинь это сообщение десяти друзьям, и он тебя не тронет”.
Сильверхенд начинает с имитации голоса, которым на терминалах озвучиваются сообщения, но под конец не может не заржать от тупости происходящего.
Хочешь стать легендой Найт-Сити? Ты ей и становишься, с одним нюансом: на улицах тебя всё ещё помнят, конечно, только сильнее всего твоя слава летит впереди тебя среди корпоративных детишек и тех, кто только пришёл работать в главный офис корпорации Арасака, против которой ты всю жизнь так вдохновенно сражался. Что сказали бы Ви коллеги по цеху, если бы узнали о том, где она сейчас и что происходит в её голове? Тоже, наверное, поржали бы и пожалели бы бедную сумасшедшую, потому что человеку, настроенному скептически, на трезвую голову в такую историю не поверить.
Да что там — Джонни сам бы не поверил, если б ему сказали, что после смерти он очутится в башке у бывшей корпоратки. И вот он здесь. Рассказывает ей, какой план лучше, и пытается отвлечь от стрёмных мыслей.

Почему?
Самому бы знать.

Он молчит.

— Потому что, спасёшься ты или нет, но мой второй шанс уже начался, и у меня теперь слишком дохуя времени на подумать, — медленно произносит Джонни, неосознанно отзеркаливая позу Ви, а после говорит уже свободнее.
— Мне в целом поебать, — я буду жив в любом раскладе, — но ты, — он окидывает её взглядом, как будто смотрит на неё в первый раз, — кое-кого мне напоминаешь. Ты могла бы сдаться, забиться в угол и беспомощно ждать, пока весь этот пиздец закончится твоей смертью, а ты готова зубами землю грызть, даже зная, что тебе недолго осталось. Может, тут конец реально только один, хер его знает — но пока мы оба думаем, что у тебя есть шанс, я не хочу у тебя его забирать.

Вот она, Валери, перед ним, и так же ясно, как он её видит, перед ним открыты её мысли. Джонни живёт рядом с ней постоянно; ему не нужно спать, ему не обязательно перед ней появляться, но никуда деться нельзя: он с ней, когда она перезаряжает пушку и прикидывает, куда нужно шмальнуть, чтобы перебить узел питания, и он с ней, когда у неё уже закрываются глаза от усталости, но она всё равно перед сном залипает в свеженькую серию “Игр корпоратов” и бросает ему в пустоту “если вырублюсь, не вздумай рассказывать, че там было”.
Когда ты убиваешь человека в уличной заварушке, ты не ебёшь, кто он, где он, кто его ждёт дома и какую пиццу он больше любит. Тебе легко — в Найт-Сити таких ещё тысячи, одним больше, одним меньше.
Когда ты убиваешь человека ежесекундно, зная о его жизни всё, ощущения совершенно другие.

Не то чтобы Джонни привязывался, но.

— Ты хочешь жить, Ви. И у тебя счёты с Арасакой. Так что можешь думать про меня, че хочешь, — и Джонни, заканчивая говорить, подмигивает:
— Но у нас больше общего, чем тебе кажется.