eat them [aztec mythology]
Сообщений 1 страница 3 из 3
Поделиться221.05.2023 20:08:44
Бледнолицые не принесли с собой ничего, кроме смерти. Она взрывалась нарывами на смуглой коже, чернела золой от жирного огня, стекала бесполезно по деревьям кровью, сворачивалась в животах поруганных и проданных, затихала хрипами и вздохами, последними ударами сердец в руках и грудных клетках. Она пахла гнилыми зубами, потом, металлом, серой и огненным порошком. Она была чужеродна всем — даже смерти, царившей здесь всё это время, уравновешенной в своем желании крови.
Смерть творений Кетцалькоатля была молчалива и сострадательна, а главное — почётна.
Её воплощение в виде ксолоитцкуинтли медленно шагало сквозь страшно безмолвную толпу, окружающую пирамиду. Пленные бледнолицые, дети металла, закончились; на алтарь добровольно и в экстазе от паров и конца света ложились дети великого змея, вечного ребёнка, играючи уничтожавшего и создававшего жизнь, как дети лепили и мяли фигурки из сырой глины.
С вершины текли реки крови, придававшие его перьям красивый блеск и ещё больше цветов. Они вдохновляли. Красный шёл ему, гипнотизировал переливом чешуи: это уже не ты. Это просто кровь, которая выльется на голову божества живительной паутиной энергии и мощи и станет целым.
Шолотль медленно дошёл до тени пирамиды сквозь волны расступавшихся людей, позволяя себе раствориться в ней после того, как руки живого солнца пытались содрать с него шкуру. Его поступь была тяжела и неотвратима, углубляя трещины в фундаменте тех, кто почитал его, в глазах были не зрачки — чёрные сеноты, на дне которых щерились беззубыми пастями распахнутые ворота Миктлана. Они поглощали свет, поглощали жизнь, но обещали покой и свое место в девяти подземных и небесных мирах.
Это был конец. Лучший конец. Когда-нибудь Миктлансиуатль, любовно поцеловав на прощание, отдаст их кости оперенному ребёнку, чтобы тот разрушил их, чтобы сотворить вновь.
Шолотль поднял голову к пирамиде, не исполняясь благоговения перед создателем. Сопровождающие его духи-проводники с оглушающе бесшумным лаем бросились прочь, терзая души в сломанных фигурках из костной муки и божественной крови, вытаскивая их, лаская языками, на которых шершавится ядовитый обсидиановый песок.
Шолотль не смотрел. Они — его когти и зубы, его душа. Они не подведут его.
Его глаза пытались засосать божество, но его узкие змеиные зрачки были подобны палкам в пастях ягуаров. Мешались.
— Ты не поможешь им, Кетцалькоатль? Они взывают к тебе, — ровно вывалились слова с розового языка, как будто упали фрукты на дорогую вышивку. Бог смерти сел, закрывая пасть, скрывая лишенную шерсти спину от сына змея в бледном провале тени. Едва выглянул из кожистого яйца и уже потребовал крови богов, которую Шолотль отказался дать — и поплатился.
Они все поплатились.
Отредактировано Xolotl (21.05.2023 20:46:23)
Поделиться319.07.2023 19:31:04
Кетцалькоатль смотрит. Он просто смотрит на то, как самое удачное божественное творение, как его смуглые, не покрытые шерстью или чешуей дети умирают. Как на их коже расцветают язвы и гнойники, как они в муках стонут и зовут его, воздевая руки к пирамиде в болезненном исступлении под речи жреца. Он перерезает горло бледному чежеземцу и кровь орошает алтарь и течет по каменным ступеням.
Великий змей улыбается и принимает эту жертву.
Не придя на зов.
Его сын, молодой и яростный, жаром своих лучей жжет умиравших во слову его отца. Словно обезумивший от жадности ребенок он тянется за кровью, но она не принадлежит ему и это делает Солнце злым к тем, кто его ниже. Кетцалькоатль помнит его птенцом, едва вырвавшимся из яйца, но сейчас и он обязан подчиняться оперенному дитя. Обязан убивать во слову Солнца. Божественная кровь сделала его могущественние, чем кто и когда-либо.
Крови много. Кетцалькоатль щурит глаза, в этот час он сам купается в благоговении и силе, яркий, преисполненный цветов. Смертные не видят его — он так захотел, расположившись на каменном навесе над входом в храм. Он отличается от своих братьев и сестер, бледнокожий, словно отражение лунного света, двоякий, лукавый божественный жрец. Радужное оперение стелется по гладким рыжим камням, чешуя сверкает поверх человеческой кожи.
Он уже присмотрел себе смертное тело, но изголодавшиеся по душам проводники портят его планы.
— Ты совершенно не меняешься, мой дорогой брат, — Кетцалькоатль даже не поворачивает головы, не отрывает цепких горящих глаз от страдающей толпы под его ногами. Когда закончатся самые красивые дети, на алтарь лягут их родители, если и тогда милость создателя не снизойдет до них — жрец принесет в жертву себя самого.
Проводники забирают их души, унося в оскаленных пастях частичку жизни.
Лукавый змей перебирает затерявшиеся в длинных волосах перья за ухом.
— Сейчас они еще не готовы узреть меня и свое спасение. Это самые удачные наши создания, мои творения, мне интересно увидеть, смогут ли они пережить это. Чужеземцы принесли с собой горе, но теперь они не большее, чем пыль, — он появляется в тени рядом с Шолотлем и склоняется к нему, проводя когтистыми пальцами под его челюстью, лаская пса бегло, с хищной улыбкой. Кетцалькоатль помнит, как сам перерезал это горло, но совершенно не хочет делать это снова. В тени пирамиды они оба скрыты от глаз жадного птенца. —Я люблю их, Шолотль.
Божественная любовь странная, болезненная, напряженная. Боги любить не умеют, а если и любят, то разрушают из-за этого целый мир. Кетцалькоатль это точно знает: он бросает короткий взгляд на небо и по его лицу пробегает тень.
Он сам возвел его на трон.
Сам позволил сгореть.
Божественная любовь способна обратить в пепел.
— Почему ты решил вдруг снизойти до общения со мной? Прошло так много времени с того момента, как мы говорили в последний раз, — его голос не звучит с сожалением, скорее с искренним любопытством вечного ребенка.